Представьте себе такой комплимент: «Ну надо же, ты итальянец, а нормальный человек». Или: «Как интересно, ты из Бийска, а нормальный человек». Или так: «Ты живешь на Волге, а нормальный человек». Немного смешно, правда? Как связано место проживания и человеческие качества? Географическое положение и характер отдельно взятой личности? Конечно, было и будет еще много исследований, которые доказывают, что необъятные просторы России влияют на характер и язык ее населения, как и, например, просторы Америки или, наоборот, маленькая территория по-особому формирует менталитет тех или иных наций. Однако тут речь о целой человеческой общности, и о разных чертах характера, не о «нормальности» и «ненормальности». А к чему тогда был начат этот разговор?
Признаюсь — к личному отношению. Не раз и не два слышала я сомнительный комплимент, звучавший приблизительно так: «Надо же, москвичка, а нормальный человек». Услышав это впервые, я напряглась, испугалась и даже подумала, а не обидеться ли мне. Услышав другой, третий, четвертый раз, озадачилась логичным вопросом: что же такого печального говорят о москвичах, что люди не стесняются осыпать их сомнительного рода положительными оценками?
Жителей столиц, кажется, не любят ни в одной стране. В Италии язвят в адрес римлян, во Франции не преминут пройтись в адрес парижан, и в Испании фыркнут по поводу мадридцев… Мол, и надменные они, и такие, и сякие, и жизни не знают, и нос задирают, и нас, «замкадышей», не уважают, не понимают, не ценят, а мы их, таких гордых и зазнавшихся, кормим, поим, и вообще, не будь нас…
Тут хочется тяжело вздохнуть и горестно начать скорбеть о том, как и бедных столичных жителей никто не понимает, не любит… Но так ли все просто и так ли это?
Оговорюсь — я коренная москвичка с большой натяжкой. Родилась я в первопрестольной, однако папа мой с Брянщины, а мама — из Подмосковья. Так что похвастаться поколениями москвичей в родословной мне сложно. И все же я выступаю в защиту Москвы и московских жителей, но с одной существенной оговоркой. Давайте определимся, кого считать москвичами (римлянами, парижанами, лиссабонцами и т.д.).
Для начала — жизненные зарисовки. Гуляли с подругой, забрели на Красную площадь. Подруге звонит молодой человек, они договариваются о встрече, и девушка говорит «давай на этой улице, которая идет от Красной площади… ну, которая… ну, от Красной площади»… Я, невольно поперхнувшись, вполголоса суфлирую: «Скажи, на Никольской»…
Непосредственно от Красной площади отходят всего две улицы — Никольская и Ильинка. Чуть наискось, к Васильевскому спуску подходит Варварка… И не знать этого, как сказал бы герой советской комедии в другой ситуации, просто неприлично. Приблизительно так же, как не знать, что из Байкала вытекает всего одна река, и называется она Ангара.
Другой договор о встрече — где-то в метро. «Ты на красной ветке? — Нет, я на синей. На синей, ну там, где Арбатская. Нет, не на светло-синей, а на темной, которая почти фиолетовая. Да нет, на фиолетовой Арбатской нет, я на синей»….
Спасибо группе «Високосный год», написавшей бессмертные строки про то, что «мы как птицы садимся на разные ветки / И засыпаем в метро». Линии метро превратились в ветки (хорошо хоть не засохли), а названия несчастных линий, красивые и осмысленные, заменились на цвета.
И добро бы еще у нас было всего две линии — синяя и красная, которые перепутать трудно (хотя не только люди с официальным диагнозом «дальтоник», но и просто дилетанты в цветах подчас задумываются о разнице между голубым и синим, оранжевым и красным). Но линий у нас много, да еще и станции, бывают, называются одинаково: две Смоленские, две Арбатские. Прелесть. Смоленская на синей или Смоленская на голубой?
А ведь это — Арбатско-Покровская и Филевская линия. Произносишь — и выстраивается схема — куда ведет эта линия, в каком направлении. Сокольническая — путь в Сокольники. А красная? Непонятно. Калужско-Рижская — сразу два ориентира — на севере и на юго-западе города, сказал — нашел себя в пространстве и времени. Красиво, интересно, разумно. И если черно-белую схему метро взять — неважно, важно, что названия тут.
Мне возразят, что сложно запомнить названия линий. Но ведь запоминаем мы названия улиц, и не десяток, а гораздо больше. Кто будет объяснять в Москве — едешь по улице, которая идет от Манежной площади, потом поворачиваешь в переулок, который идет направо? Проще же сказать — по Тверской едешь, сворачиваешь в Глинищевский переулок. Красиво. И каждое название — история. И История. Со своими загадками, разгадками, преданиями и сказаниями. Начинаешь вникать в эти сказания, и открывается Москва — та самая, о которой Пушкин написал: «Москва! Как много в этом звуке / Для сердца русского слилось, / Как много в нем отозвалось».
Пушкину и в голову не приходило писать о «замкадышах». Вероятно, их и не было. Но было множество приезжавших в Москву и проникавшихся ее величием и красотой, пропитывавшихся ее духом. Становившихся москвичами не по рождению, а по убеждению. И рецепт простой — любить. Любить город со всей нежностью и страстью, которые только можно найти в сердце. Гулять часами по арбатским переулкам и Бульварному кольцу, паркам старых усадеб и набережным Москвы-реки. Полюбивший Москву никогда не позволит себе фыркнуть в адрес менее знающего: «Понаехали тут». Это высокомерие вчерашнего «понаехавшего», или «понаехавшего» по духу, того, кто и родился в Москве, а знает дорогу на работу, домой, в ближайшие магазины и на дачу. И что ему до того, что живет в сокровищнице красоты, духовной и культурной, что на каждому шагу тут ждут радости и открытия.
Когда общаешься с коренными римлянами, парижанами, москвичами, влюбленными в свою столицу, невольно обращаешь внимание, насколько их объединяет трепетное отношение к своему городу — и желание, чтобы это трепетное отношение разделял каждый, в этом городе живущий. И горечь, что город-сказку, город-сокровище не ценят. И легкая, совсем легкая ирония в адрес тех, кто на вопрос «Откуда ты?» отвечает «С Москвы»…
