Недавно в фейсбуке наткнулась на чудной комментарий. В ответ на запись священника о том, что нам бы всем стоило научиться радоваться и быть благодарными Господу, один комментатор стал спрашивать: «А кто тут умеет радоваться… инвалидности ребенка?..» Там были и иные пункты, чему радоваться вроде как сложно, но этот меня задел особенно.
Сразу вспомнилось…
— Ой, девочки, тут и так сложно! Ребенок проблемный…
— Мамочка, почему вы к нам так редко на прием приходите? У вас же тяжелый ребенок…
Проблемным и тяжелым ребенком может быть признан врачами, самими мамами и просто окружающими почти любой ребенок, чье здоровье отклоняется от нормы.
Отличие от нормы при этом может быть совершенно разным, оно может мешать жизни, а может и не мешать особо, но всё равно — проблемы и сложности.
Что уж и говорить про мам детей-инвалидов…
И вот живешь ты с этими проблемами и сложностями. Каждый норовит поохать, поахать, высказать гениальное предположение про «врачебную ошибку при кесаревом», даже если у тебя второй ребенок с теми же «проблемами» и «сложностями» — и ты об этом человеку уже сообщила.
Идея «это врачи навредили!» очень удобна. Ее высказывают все — от сердобольных тетушек на площадке до других врачей. Удобна тем, что хоть что-то объясняет и дает некое успокоение. Говоришь им — врожденное это. Нет, — отвечают, — наверное, врачи не так кесерево сделали…
Все эти люди пожалели, ахнули, охнули, высказали про «проблемного» и «сложного», посоветовали какую-нибудь травку или «бабку, которая заговорит» и ушли по своим делам. А ты — живи со «сложностями» и «проблемами».
Чего? Ты смеешь не иметь сил? Да русские бабы — они же и избы, и коня. А ты чего разнылась?
Ежели тебя угораздило быть православной, то тут свой набор мнений и советов. Нет, нет, тех советов и мнений православие не отменяет. Их тоже обязательно услышите. Но наши, православные, это своеобразный бонус. Они логичны и полезны примерно в той же степени, как и идея про врачебную ошибку, но тебя ими кормят и кормят.
И про грехи обязательно вспомнят до седьмого колена, и маслице от старца дадут, и «сорокоусты одновременно в нескольких храмах» посоветуют заказать. Вместо воспоминаний про русскую бабу с конем и избой, конечно, скажут про волю Божию. А впрочем, давайте честно — скажут и про русскую бабу, и про волю Божию.
Вот и сиди ты со всем этим. Точнее, не сиди, конечно. Сидеть стыдно, и у тебя прав на это нет. Ты должна справляться изо всех сил, которые у тебя, как у русской бабы, бесконечны. Молиться, поститься… Радио «Радонеж», кстати, вряд ли… Куда тебе радио еще… Избы горящие с конями, которых надобно на скаку останавливать (и никак иначе!), на русской земле не переводятся, как мы знаем.
В больницы ты должна приезжать со своей тарелкой и столовыми приборами, кормить тебя в большинстве из них не будут, спать ты чаще всего должна будешь на кровати с ребенком или на надувном матрасе рядом. И это еще, если в конкретной больнице таки соблюдается законодательство Российской Федерации. А то, говорят, не везде и позволяют быть с детьми…
Но русская баба не ноет! Да-да, все мы знаем про русских баб. Вот и стискивают зубы эти русские бабы.
Вы замечали, как искренне врачи и медсестры удивляются обычным улыбкам и «спасибо»? А это ведь оттуда же. Замученные всеми этими «проблемами и сложностями» мамы не способны на самое элементарное. Но русские ж бабы! Держатся! Из последних сил…
Но это очень гнетущее и страшное зрелище. Особенно когда этих мам — много в одном месте. В детской больнице той же, к примеру. Задерганные, замученные и уставшие мамы… Кто-то боится лишнего обезболивающего укола попросить для ребенка, кто-то не может внятно ответить на вопрос, с чем приехали и что лечат, кто-то наоборот все знает «лучше врачей» и ругается по любому незначительному поводу.
А ведь на самом деле… Всё же просто.
Жизнь — это дар Божий.
Может ли быть дар проблемным и тяжелым?
Знаю только то, что дар этот может быть не тем, который мы бы хотели. Вот это точно может быть. И, скорее всего, бывает очень часто.
Но вот в чем парадокс. Мы так затерли слова о необходимости смирения, что воспринимаем их зачастую как нечто назойливое, надоевшее. «Помилуйте, у меня тут такое! А вы мне предлагаете смиряться…» И смирение понимается как последний шаг после беганья по потолку и отчаяния. Ну всё, смирившийся человек — это тот, что уже руки опустил и уже не останавливает коней и не заходит в горящие избы…
А вот и нет.
Смирение — это первый шаг. И не отчаявшегося слабого существа, а наоборот, взрослого и сильного.
Смирение — это посмотреть на все здраво и принять всё, что дано. Со сложностями, проблемами. Но и с теми радостями, что идут бок о бок с проблемами.
С радостью от того, что жизнь — это чудо. Всегда чудо, нет тут места для споров с самим собой и с Господом тем более.
И только приняв все, без остатка и без сомнений, с любовью, можно стать не замотанной русской бабой со стиснутыми от всех сложностей зубами и без улыбок, а более-менее спокойной и даже счастливой.
Любым детям, с проблемами и сложностями и без оных, нужны спокойные и счастливые мамы. Мамы, которые любят, знают об их особенностях и работают с ними, но при этом не зацикливаются на сложном, если оно, и правда, сложное.
А можно ли радоваться инвалидности ребенка? Наверное, если формулировать это именно так, если под «радостью» понимать какие-то поверхностные и проходящие эмоции, то нельзя. Но и можно — если быть внимательными. К случайностям и совпадениям. К людям вокруг. К этому большому и настоящему чуду — нашей жизни. Можно же радоваться самому ребенку, его улыбкам и достижениям.
А один из самых радостных людей, кого я знаю, это одна мама довольно «проблемного» ребенка, точнее, сейчас уже и не ребенка, а взрослого человека. Однажды я ужинала с ними в большой компании, мы с ней сидели рядом, и она рассказывала, как боролась за здоровье, да, в общем, без преувеличения, и за жизнь сына. А потом посмотрела на меня, чуть не плачущую и говорит: «Только ему не говори, что я тебе рассказала!»
Вот такая забота о том, чтобы сыну не сделать больно и неприятно. Я не расскажу. Но тот рассказ помню в деталях. И помню его всегда, когда смотрю на ее взрослого и, слава Богу, живого сына. И когда на нее смотрю — тоже помню, как же все было сложно. Но вижу я бодрую радостную женщину, которую в ее годы и старушкой назвать язык не повернется. Хотя годы — подходящие. Вот в чем секрет? Ну, разве что в любви… К сыну и к жизни.
Ну и немножко в том, что в горящие избы она входила да коней останавливала. Но делала это не потому, что так надо. Она видела смысл в том, чтобы бороться, чтобы искать возможности, чтобы что-то менять.
Но она может. С ее-то энергией, теплом и любовью. И стоит перестать быть жертвой обстоятельств и разобраться с собственными возможностями, то оказывается, что и я— могу. И радоваться — тоже могу. Даже врываясь в избы и останавливая коней. Точно-точно!
