Несколько раз в год мы ездим в старый русский город, где родились и умерли мои предки, в дом, который построил мой прадед за полвека до моего рождения. Вокруг шумят деревья, которые он посадил, стучат по стенам, вытаскивая паклю для гнезд, птицы, веет прохладой с большой реки.
Когда-то меня возили сюда на поезде, по дороге за мной прыгала сумка на колесиках, набитая одеждой и едой, которую нельзя было купить здесь.
Теперь мы ездим сюда на машине. Летом и зимой, и, если получится, весной и осенью тоже. В этом году мы ехали на Рождество, светило солнышко, и когда мы видели из окошка машины храм, то хором пели тропарь Рождества. Долго пришлось нам петь, и к середине поездки стало получаться слаженно.
Но я хочу написать не об этом… Не совсем об этом. То, о чем я хочу написать, мы все знаем по стихам Блока, которые учили в школе:
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни полевые,
Как грезы первые любви.
Песен на моей земле уже нет, увы. Осталась тоска. Пустое осеннее кладбище у разрушенной церкви. Черные ветки с колтунами птичьих гнезд. Серое низкое небо. Запах печного дыма. Быстро наступивший темный холодный вечер и огоньки окон вдали… Те самые серые избы вдоль дороги проскальзывают и исчезают вдали. В некоторых светятся огоньки, почищены дорожки, летом гуляют куры. Другие дома с провалившимися крышами, пустыми окнами, заросшими огородами. Мёртвые.
Замусоренные обочины дорог. Заброшенные заводы за серыми бетонными заборами в узорах-ромбиках. Развалившиеся сельскохозяйственные постройки. Бесконечные кварталы пятиэтажек. Стайки полубродячих собак. Поле, заросшее молодым березняком. Когда я вижу город Дзержинск/Красноармейск/поселок Краснооктябрьский/хутор 1 мая, оказываюсь на улице Ленина/Кирова/коммунаров/боевиков, встречаю толпу пьяных малолеток, что-то орущих матом, или нищую старушку со слезящимися глазами, которая куда-то ковыляет в стоптанных сапогах. Или пьяного мужичка — здоровый, сильный, добрый, ему бы жить да жить, растить детишек, — но нет… Счастья нет, работы нет, радости нет, и никто это ему не дает …
Примерно то же я чувствую, когда вспоминаю про Бутовский полигон и поминаю своих молодых предков. сгинувших на войне, читаю мемуары. А мемуары я читаю сейчас часто, пытаюсь найти в них ответ — где, когда мы свернули с дороги к гибели? Что изменилось тогда в душах людей, и что из этого осталось в нас и сейчас и заставляет бояться?
Мой душевный мир куда-то исчезает. Мне хочется плакать, вытащить Ленина из мавзолея и проткнуть осиновым колом, драться, умереть, потому что уже ничего не исправишь, и смерть тоже ничему не поможет, как не помогли тысячи смертей, хочется молиться, но если бы я умела…
Фото: www.boston.com
И мне подумалось, что должна быть какая-то молитва, которую можно петь или читать, когда ты видишь необратимый распад и к тебе приходят ненависть и отчаяние. Да, не вернуть, не спасти. Но — сохранить хотя бы свой душевный мир и спокойствие, а там, глядишь, Господь как-нибудь управит.
Молитва, красивая и короткая, запоминающаяся, как тропарь Рождества. Чтобы там был и плач по погибшим и погубленным, и упование на милость, и сокрушение о своих грехах и просьба дать нам сил, чтобы наладить нашу несуразную жизнь, память о погибших, сожаление об исковерканных жизнях, в том числе и нашей, и просьба вразумить и по возможности все это исправить. Хоть немного…
Молитва Новомученикам? Иисусова? Дорогие сестры, может быть, если такой молитвы не существует, мы сами попробуем её придумать?
