Великая Пятница «удалась». Днем я прилегла рядом с маленькой дочкой «на полчасика» и проснулась почти перед тем, как надо было выходить в садик за старшим сыном. А собиралась ведь на Утреню…
Но апофеозом стал вечер. Сын помог мне искупать дочку, трогательно подавал мне жидкое мыло и очень радовался, что сестренка купается в розовой ванночке. Вытащила младенца, стала ее одевать, слышу из ванной комнаты: «Закрой дверь, мама, мне тут холодно!». Оставляю дочку, иду на крики. Картина маслом: сидит в детской ванночке пятилетнее чадо и моется. Сам разделся, сам воду включил, чтоб потеплее было. Запечатлела это на телефонную камеру… Пока одевала младшую, сын уже домылся и вылез сам. Взрослый, понимаете ли. Только почему-то одежду сам не нашел. Опять крики: «Мама, шорты мне нужны».
Чистые дети… О чем думают чистые дети вечером в Великую Пятницу? Ну конечно, о том, что нерадивая мать яйца еще не покрасила и надо бы ей помочь. Я, вообще-то, надеялась это делать в гордом одиночестве ночью, но сын был неумолим. Выдала краску, покрасил штук пять. Удивительно — даже почти не испачкался… Про яйца я решила не думать. Творчество – важнее красоты.
С чувством выполненного долга сын решил, что теперь можно и поспать. А вот его сестра в это же время спать как раз раздумала. В какой-то момент я пыталась одновременно стелить новую постель нам с мужем, говорить с сыном о том, зачем убили Христа, и думать о том, что надо всё это бросить и пойти успокаивать дочку, которая после пробуждения чем-то была сильно недовольна. Но как бросить разговор с сыном о важном? Да и постель застилать сейчас перестанешь, а потом силы исчезнут, и будет еще противнее ее застилать…
Уложила, наконец, одного, успокоила вторую… Оглядываюсь на Великий пост и на прошедшую уже почти Страстную седмицу… Они были очень похожи на этот вечер. У меня все время было посвящено детям. Всю Масленицу мы со старшим болели так, что было не до блинов, не говоря уж о чем-то другом. В середине поста я рожала младшую. А у близкого окружения он вышел болезненным. Вокруг меня болели почти все. Болели так, что я как человек с развитой эмпатией, кажется, почти физически чувствовала их боль.
Все эти внешние обстоятельства как-то совсем отвлекали от главного. И казалось, что именно у меня «всё не так». После родов я истерично жаловалась друзьям, что очень бы хотелось переживать о том, о чем переживают все молодые мамы: о молоке да прибавке в весе младенца. У меня поводы для переживаний были другие… Оказалось, я не единственная такая. У одной подруги было так же. Мол, хотелось бы, как все нормальные люди… Неважно даже, что именно делают эти самые «нормальные люди». Просто не получалось. И у меня тоже.
Нам всем приходилось делать что-то совсем не то. Мне — ездить в больницу к дочке на другой конец Москвы с тремя пересадками, кому-то — лежать в постели без сил, третьим — писать четыре статьи за два дня… Планировали, старались, делали даже и… не получалось. Не всё получалось. И от этого было еще хуже: ведь пост же, ведь по-другому надо жить!
Как же так? Казалось бы, в моих обстоятельствах и пост-то должен… отмениться что ли? Ну какой же это пост, когда в его начале у тебя 38 недель беременности? Ни о каких пищевых ограничениях и речи не шло, конечно. Да и со службами было сложно к тому моменту. А — нет. Он всё равно был. Просто в первый день поста время вдруг стало другим.
Будто была очерчена какая-то невидимая граница. Вот было совершенно обычное время, суета, круговерть, а потом вдруг сразу стало другим. Вечером того дня я прочитала в ЖЖ очень точную формулировку того, что и сама почувствовала: «Как чудно: словно граница какая-то существует, отделяющая время Великого поста от времени «обычного»: иная «плотность», иная содержательность происходящего, совершенно другое переживание богослужения, изменение чего-то очень глубоко внутри, в сердце».
Именно так. Время другое. Время, когда обязательно надо сделать еще один шаг навстречу Богу. Время, когда всё уникально и? пропустив одну службу, ты на ней не окажешься еще год. Время, когда надо всё-таки подготовиться к Страстной…
Что такое Страстная седмица? Восемь лет назад я писала в ЖЖ, что это «страшная по своей сути неделя». Страшная, конечно. И хотелось бы зажмуриться в Понедельник и открыть глаза только к Пасхе. Не знать ничего, но радоваться. А чему радоваться? Как можно радоваться, если ничего не понял и за сорок дней Четыредесятницы, и за шесть дней Страстной? Нельзя жмуриться-то.
Нельзя жмуриться. Нельзя отворачиваться. Надо учиться любви. Когда, если не сейчас? Ведь всё, что происходит — происходит из-за Его любви к нам. Не зря в Великий Четверг на службе Двенадцати Евангелий в первом отрывке говорится именно о любви. «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга; как Я возлюбил вас, и вы да любите друг друга» (Ин. 13:34).
А умеем ли мы любить? Кажется, преподобный Амвросий Оптинский говорил о том, что если нет любви, то надо хотя бы поступать так, как поступают люди любящие. А тогда и любовь придет.
Что делает любящий человек, когда Тот, Кого он любит, идет на смерть ради него? Ну, уж точно не пишет сто разных бессмысленных постов в Facebook, еще кучу писем друзьям и не пытается сделать то, что не получается у него уже больше месяца… а именно этим я, увы, первые дни Страстной и занималась.
Не знаю, что именно делает любящий человек. Наверное, отсекает все второстепенное и оставляет в жизни только имеющее смысл. Старается каждую минуту провести осмысленно.
Ну что ж… У меня, как обычно, ничего не получилось. Но остался один день. День, когда молчит всякая плоть. Молчит и пытается вслушаться в тишину. Вслушаться и понять самое главное… Молчит и занимается миллионом дел одновременно. Оксюморон? Да, конечно. Но в это странное время всё возможно…
