Многие из нас неоднократно слышали эти слова стюардесс: «В случае разгерметизации салона кислородную маску нужно сначала надеть на себя, потом — на ребёнка». Эта инструкция уже приобрела статус притчи. Помоги себе сам, и только тогда станешь способен помочь другому. Надеть маску на ребёнка или соседа ты сможешь только в том случае, если сам не лежишь без сознания.
«Уж сколько раз твердили миру», но всё без толку — хотя бы немного отвлечься от социально одобряемой заботы о других — это для многих из нас оказывается очень сложно, непривычно и непонятно.
«Сначала дачу дострою и отправлю туда маму отдыхать на лето, а потом можно будет подумать и о нашей с мужем поездке на море». «Вот выйдет сестра замуж, тогда я перестану давать ей деньги, а сейчас как же она без меня?» «Подрастёт ребёнок, тогда можно будет подумать и о собственной личной жизни».
«Жить для других» кажется легче и благороднее. Всегда в чьём-то лице можно найти себе смысл — или мама болеет, или у ребёнка трудности в школе, или подруга разводится и нуждается в поддержке… Да мало ли кругом бедных и несчастных? Всех обогрела, приласкала, по корочке хлеба выдала — вот и день прошёл.
Но дело в том, что по-настоящему позаботиться о других мы оказываемся способны только в том случае, если мы внутренне не пусты и у нас действительно есть, что другим дать.
Первый для нас образ заботы — это кормящая мать. Всем понятно, что если мать не будет заботиться о себе, правильно питаться и достаточно отдыхать, то молоко у неё пропадёт, а характер — испортится.
Представьте себе, что у вас есть назойливая пожилая родственница. Она плохо выглядит, невкусно готовит и постоянно говорит глупости, но при этом упорно зазывает вас к себе на кухню и обещает там угощать.
Вы уже по опыту хорошо знаете, что кухня у неё грязная, посуда сальная, печёт она к вашему приходу какую-то непонятную гадость на третьесортном маргарине, а сама традиционно одета в застиранный халат, занудно пересказывает новости из телевизора, потому что больше никакой другой информации о мире не получает, а ещё любит жаловаться на свои многочисленные болезни.
Возможно, вы бы её и навестили, и посуду бы ей помыли, и свежих продуктов принесли, если бы тётушка призналась, что нуждается в помощи. Но нет — она упорно считает себя обладательницей несметных богатств и богиней изобилия, а вы ей за угощение должны быть безмерно благодарны. В итоге вы покорно тащитесь к ней, сидите на засаленной кухне, жуёте её мерзкую выпечку, с трудом сдерживая отвращение, и в двухсотый раз выслушиваете про её диабет и артрит, считая про себя минуты. А под конец кланяетесь и благодарите за гостеприимство.
Если вас посещает сильное желание кому-то помочь, в первую очередь спросите себя, что вы хотите получить таким путём. Хочется, например, дать подруге ценный совет — а почему вам важно, чтобы она его выслушала? Она выслушает — и вы почувствуете себя более ценной? Или вам за неё очень тревожно, вам кажется, что она пропадёт и погибнет, если вы её сейчас не остановите? А что с вами происходит, когда она движется «не туда»? Может быть, тревога о ней — это способ от чего-то своего убежать? Мне не до себя, тут человек погибает, я всё бросила и спасать его бегу!
А точно ли вы в своём желании помочь — «кормящая мама» или сами откушать хотите таким способом? Навязчивая забота о других часто бывает формой «вампирства» под прикрытием: ты делаешь вид, что невероятно щедра — и «на весь крещёный мир приготовила б я пир», — а на деле под видом трогательной заботы подманиваешь к себе жертв и потягиваешь из них кровушку.
«Ах, приезжайте, я тут пирожков напекла!» Только к пирожкам будет прилагаться вхождение в контакт с абсолютно пустым сосудом. А по закону сообщающихся сосудов, любой, кто хотя бы на капельку более полон, начнёт этому пустому отдавать. Недобровольно, заметьте, а потом ещё и чувствовать себя в долгу: его же на пирожки звали! Только после пирожков он почему-то чувствует себя выжатым лимоном.
Многих известных благотворителей и святых упрекали в том, что они живут слишком хорошо, чрезмерно о себе заботятся. Иоанну Кронштадтскому пеняли на шёлковые рясы и собственный пароход. Елизавету Феодоровну обвиняли в излишнем, немонашеском попечении о своих покоях в Марфо-Мариинской обители. А мать Терезу Калькуттскую, чьё имя стало нарицательным для обозначения деятелей милосердия, в чём только не обвиняли: и в лимузине, принятом от папы римского в подарок, и в путешествиях с «излишним» комфортом.
Но дело в том, что любой, кто на самом деле и в больших масштабах начинал помогать нуждающимся, очень скоро убеждался, что ты никому не сможешь принести никакой пользы, если сам потеряешь устойчивость и выгоришь. Поэтому монахам важно иметь место и время на собственное молитвенное правило, а не только на перевязку ран и кормление бездомных.
Если вы действительно «имеете с избытком» и то, чем вы обладаете, достаточно ценно, то люди сами к вам потянутся. Вам не придётся бегать по улицам и предлагать свои сокровища.
Однако сначала нужно будет сделать значительные вложения в себя. Жития святых говорят нам, что прозорливые подвижники обычно эгоистично подвизались в молитвах где-нибудь в отдалённой пещере лет этак тридцать, и только потом к ним за советами выстраивалась очередь. А те, кто щедро раздают советы сами, обычно выглядят при этом не очень, и толпы из желающих их выслушать тоже не наблюдается.
Если вам с самой собой сытно и тепло, то другие это заметят, приползут погреться и попросят научить, как. Но это произойдёт не раньше, чем вы сами себя накормите и убаюкаете. В других случаях это обещает стать манипуляцией для получения энергии от других: «Сынок, я тебе всю жизнь отдала, какое ещё там свидание с девушкой, маму нужно отвезти на дачу».
Хочется кому-то помочь? Пусть тогда первым нищим и убогим, которому душа стремится подать милостыню, станете вы сами. Ведь обычно то, в чём мы хотим помочь другим, — это как раз наши желания, в которых нам трудно себе признаться.
А другой может такого желания и вовсе не испытывать — нам это только кажется потому, что мы сами хотели бы такой помощи.
