Не было для модниц начала XIX века более желанного аксессуара, чем кашемировая шаль! Яркая, лёгкая, многоцветная, порою тонкая настолько, что её можно было протянуть сквозь кольцо – она была роскошным подарком, отличным дополнением к приданому, дорогостоящей покупкой.
Однако историю шалей излагали неоднократно, а мы с вами поговорим о другом. Об историях про шали.
Первая супруга Наполеона, Жозефина, была иконой стиля своего времени, и немало поспособствовала распространению моды на шали. Однако мало кто знает, что поначалу этот предмет туалета её, признаться, не восхитил. Своему сыну Евгению Богарне, отправившемуся вместе с Наполеоном в Египетский поход, она писала: «Получила шали. Они, конечно, очень дорогие, но мне кажутся ужасными. Главное их достоинство в лёгкости. Сомневаюсь, что они когда-нибудь войдут в моду. Правда, того, что они такие редкие, и, самое главное, тёплые, для меня вполне достаточно». О, Жозефина ошибалась! Модными они стали очень быстро. И уж, конечно, будущая императрица не знала, что в своё время шаль спасёт жизнь будущему императору.
Тогда Наполеон Бонапарт был ещё только Первым консулом. Однажды вечером Жозефине очень захотелось послушать Гайдна (согласитесь, достойное желание), и она упросила возлюбленного отправиться с ней в театр. Наполеон, несмотря на то, что его предупреждали о возможном покушении, устоять не смог. Он сел в первую карету, а Жозефина вместе с дочерью, Гортензией Богарне, и будущей золовкой, сестрой Наполеона, Каролиной Мюрат, собиралась сесть во вторую. Однако они задержались – Жозефина куталась в роскошную шаль, которую ей только что привезли из Константинополя, и тут адъютант Наполеона, Жанн Рапп, внезапно задержал их.
Несмотря на то, что он был отважным военным (в битве при Аустерлице ему предстояло взять в плен князя Репнина), он знал толк и в дамской красоте. Ох уж эти «молодые генералы своих судеб», пусть даже французские… Он в очень изысканной форме дал Жозефине понять, что этим вечером она не так элегантно, как обычно, задрапировала складки шали, а она, улыбнувшись, предложила ему самому укутать её на манер египетских женщин. Это заняло совсем немного времени, но задержка, как выяснилось чуть позднее, сыграла свою роль.
Тележка водовоза, в которую был заложена бомба, взорвалась между первой и второй каретами, а не перед первой, как планировали заговорщики. Взрывом только выбило стёкла в карете с дамами. Войдя в театр, Наполеон уселся на своё место и мрачно сказал одному из своих генералов: «Негодяи хотели меня взорвать. Подайте программку!» А ведь если бы не шаль…
В роскошном гардеробе Жозефины, поначалу равнодушной к шалям, их постепенно соберётся не десять и даже не сто – несколько сотен. Придворным дамам придётся сортировать их, например, по цвету, и больше всего было красных, амарантовых, жёлтых и белых. Шали, можно сказать, некуда было девать, и императрица приказывала то сделать из них очередное платье, то покрывало для кровати, то даже подстилку для любимой собачки. А, между тем, обычные женщины мечтали хотя бы об одной!
А что, если шали не было? Тогда можно было пойти на крайние меры. Например… украсть! В мемуарах одной герцогини есть следующий эпизод. Однажды на балу мадам Амелин, известная светская красавица, оставила на стуле свою роскошную чёрную шаль, а сама оправилась танцевать. Дамы постоянно так делали, оставляя то сумочку, то веер – ведь, в конце концов, вы не где-нибудь, а на балу, и вправе ожидать, что гости ведут себя достойно. Увы, не всегда. Когда мадам Амелин вернулась, то шали не было. Она осмотрела зал, и вдруг увидела, как другая светская дама прогуливается, как ни в чём не бывало закутавшись в пропажу. Естественно, мадам Амелин тут же к ней подошла, и состоялся приблизительно следующий диалог:
– Мадам, у вас моя шаль!
– Уверяю вас, мадам, вы ошибаетесь.
– Но я могу доказать, что это именно моя шаль, в её узорах тринадцать пальметт, что очень необычно. Потрудитесь сосчитать.
– На моей шали ровно столько же!
– Хорошо, тогда я опознаю её по прорехе – отправляясь нынче на бал, я её порвала.
– Именно из-за того, что на моей шали прореха, я и смогла её приобрести по гораздо более низкой, чем обычно, цене.
Словом, препирательства ни к чему не привели. Мадам Амелин, конечно, утешалась тем, что рассказывала эту историю, но шаль она всё-таки потеряла. Было ли стыдно похитительнице? Вряд ли. Как Париж стоил мессы, так и репутация, видимо, стоила шали…
А шаль могла быть не просто аксессуаром. Она могла стать частью образа.
Эмма Лайон, будущая леди Гамильтон и возлюбленная адмирала Нельсона, одна из самых красивых женщин своего времени, прославилась не только божественной красотой, но и грацией. Художник Джордж Ромней, питавший к ней исключительно платонические чувства, дарил ей, своей музе и натурщице, свободные лёгкие платья и шали. Тогда и начал развиваться её природный дар – окутанная волнами ткани, Эмма станет давать своеобразные представления.
Сам великий Гёте так будет вспоминать красавицу в «греческом костюме»: «С распущенными волосами, взяв две шали, она так меняет свои позы, жесты, выражения, что в конце концов думаешь – это только сон. То, чего тысячи артистов были бы счастливы достигнуть, здесь видишь воплощённым в движении, с захватывающим разнообразием. На коленях, стоя, сидя, лёжа, серьёзная, печальная, шаловливая, восторженная, кающаяся, пленительная, угрожающая, тревожная… Одно выражение следует за другим и из него вытекает. Она умеет для каждого движения создать складки платья и их изменить, сделать сто разных головных уборов из одного и того же куска ткани».
Возможно, именно этим описанием вдохновлялся Дюма-отец, когда писал роман «Луиза Сан-Феличе», в котором появляется леди Гамильтон: «Поверх хитона была наброшена широкая индийская шаль переливчатых оттенков с золотой вышивкой; на интимных вечерах у королевы эта накидка не раз служила Эмме при исполнении придуманного ею «танца с шалью», в котором она достигала такого волшебного совершенства и такой неги, что с ней не могла бы сравниться ни одна искусная танцовщица».
Знаменитая мадам Рекамье, ещё одна красавица эпохи, тоже будет танцевать с шалью, однако, судя по воспоминаниям современников, её выступления в кругу друзей были более вызывающими, и не столько создавали некие образы, сколько подчёркивали её красоту.
Словом, была бы шаль! А уж что вы с ней будете делать, она сама подскажет.
