— Я сегодня мальчиков раздаю, вам надо? — приветствовала меня симпатичная девушка за аппаратом на первом УЗИ.
— А девочку никак нельзя?
Судя по ее ответному молчанию при взоре на экран, у дорогого мироздания на сей счет уже было свое, определенное мнение. Наконец, через паузу, она тактично уточнила:
— Или вам не говорить пол?
До следующего УЗИ я мечтала, что она ошиблась. Потом до родов надеялась, что ошиблась не только она, но и следующие два врача. А потом — оп! — сидишь такая на детской площадке, в одной руке КамАЗ, в другой — экскаватор, и думаешь: ну за что, Господи? Я ли не была примерной девочкой всю жизнь, уроки делала, в институт поступила, надежды оправдала, сама себя содержала, не пила, не курила, неприличными словами не выражалась? Неужели в таком важном, единственном вопросе бонуса не заслужила? А у него серые глаза в пол-лица, кудри и разбитые коленки на голенастых ножках, а еще он не может определиться, кто же его любимейший герой и пример для подражания: Гэндальф, Двалин или все-таки Смауг (у двух первых нет потрясающей воображение опции дышать огнем).
Девочки — упорядоченность, мальчики — неодолимый хаос. Так было в моем детстве вокруг меня. С мальчиками было очень здорово дружить, и до сих пор я довольно легко нахожу язык с любым семилетним Томом Сойером, по недоразумению запрятанным внутрь сорокалетнего дядьки. С мальчиками было понятно: как правило, они говорили то, что думали (пока не вырастали, конечно). С мальчиками было весело — если ты готова на равных выступить на осаду снежной крепости, рискуя получить в лоб куском льда, подвернувшимся под руку противнику с той стороны… И вот мне выдали его, моего мальчика на 200%. И я поняла, что меня, несмотря на дружбу, так страшно раздражало в вас все мое детство, мальчики. Тот самый неодолимый хаос, с которым мне теперь предстояло бороться, а не играть.
Хаос, между тем, наступал со всех сторон, разрушая привычный миропорядок. Все, куда лезть не следует исходя из банального инстинкта самосохранения, — будет исследовано. Все, что может быть сломано, — будет сломано. Все, что не может быть сломано ни при каких обстоятельствах, — будет сломано все равно. Наконец, я научилась реагировать на это с восторженным изумлением: «Как? Как ты это сделал? Да ладно!» Ноутбук уходит в глубокий спящий режим при приближении моего сына, смартфон пока спасается паролем. Я досадовала, злилась, негодовала, прежде чем поняла: мальчик дан мне для преодоления — всего. Чем пытаться победить хаос, лучше научиться с ним сотрудничать — в границах разумного. И я учусь: подставлять руки, когда он падает, и не сразу подставлять руки, когда он, возможно, как мне кажется, упадет. Учусь философски относиться к материальным благам (да, снова сломано то, что не может быть сломано никогда): они преходящи; убеждаюсь, что лучшей игрой на все времена считается возить сучковатой палкой в самой грязной луже, стоя в ней по колено. Учусь отпускать — на расстояние вытянутой руки и чуть дальше, старательно прогоняя от себя мысли о его полном презрении к опасности. Я сдерживаю себя, чтобы не орать, когда он лезет слишком высоко или убегает слишком быстро — не орать от паники, в первую очередь, и от возмущения непослушанием, во вторую. Я вообще ловлю себя на том, чтобы не орать. Потому что в моем детстве (ты-ж-девочка) положено было ходить по струнке, говорить тишайше, вести себя ниже воды. Я вместе с этим мальчиком всплываю из-под той воды тоже.
Я не знаю, как правильно, у меня не было образца. Мальчику скоро пять, а я еще так и не поняла, «где у него кнопка, Урри». Важнее кнопки мне пока — научиться договариваться, потому что это — яркая, разнонаправленная воля, которой он управлять еще не умеет: «нет, не хочу, не буду, я сержусь, я задышу огнем, я убежал», но также, особенно перед сном: «я тебя очень люблю, а еще я люблю курочку и пирожок». И я говорю, говорю, говорю… потому что пока он еще согласен слушать меня, а также любит — как курочку и пирожок. И вот я сижу на детской площадке (да, в одной руке КамАЗ, в другой — арбалет) и прикидываю, сколько времени у меня еще в запасе, чтобы научиться договариваться с хаосом. Чтобы для начала усмирить этот хаос в себе — страхов, раздражения, злости, непонимания, родительского бессилия, каких-то невнятных «мне надо» и «он должен». Не так уж много времени, если честно, надо бы ускоряться: дети растут быстро, куда быстрей приятия, полного и безусловного, которое необходимо даже неодолимому хаосу. Я бы сказала — именно хаосу оно необходимо в первую очередь.
А потом мне опять повезет, и много лет спустя мне выдадут внучку.
И вот тут я снова спрошу: за что, Господи? И главное, как?!
Я же уже забыла, что такое девочка 200%.
