Еще одно, последнее сказанье — и летопись окончена моя. Подобно трудолюбивому монаху Пимену, затворившемуся в своей келье, чтобы записать всю открывшуюся ему премудрость, я продолжаю свой рассказ о многочисленных защитах психики.
Ох, долго же эта сказка сказывается… Впрочем, будьте готовы к тому, что дело делается еще дольше. Психика устроена сложно, и чтобы добраться сквозь все образовавшиеся в ней наслоения до своего истинного «Я», может потребоваться несколько лет – практики, а отнюдь не теории. Но это не значит, что не нужно пытаться. Да и чего стоят эти несколько лет в масштабе уникальной и неповторимой человеческой жизни! Ведь это цена за раскрытие индивидуальности, за возможность прожить свою жизнь.
Но – ближе к делу.
Высшее общество
С Большой семеркой примитивных или первичных психических защит – изоляцией, отрицанием, всемогущественным контролем, расщеплением Эго, примитивной идеализацией, проекцией и диссоциацией — вы могли познакомиться в предыдущих материалах на эту тему. В них также подробно разбиралось, что такое по своей сути психические защиты, каким образом они помогают нам воспринимать и перерабатывать информацию, познавать окружающий мир, а также рассматривалось их воздействие на восприятие реальности – как в положительном, так и в негативном ключе. Последний аспект психической защиты чаще всего проявляется в том, что она искажает восприятие реальности и дает нам неверное представление о происходящем.
В сущности, любой психический процесс может стать защитным: реальность бывает столь непереносима для нашей психики (например, пережившей травму в раннем возрасте), что нуждается в эффекте «фотошопа». Это и делают с ней психические защиты – корректируют наше восприятие (ура!), порой до неузнаваемости искажая его (увы!). Так что часто, когда срабатывает та или иная психологическая защита, приходится говорить не о восприятии человеком реальности, а о его реакции на образ этой самой реальности, не соответствующий действительности и создавшийся в его голове.
Зрелые, или высшие психические защиты названы так, потому что формируются не в довербальный период развития человека, а значительно позже. Применение их (как и применение примитивных защит) является неосознанной психической реакцией человека на окружающую среду. Кроме того, зрелые защиты обязательно соотносятся с индивидуальными паттернами характера, с жизненным сценарием человека. Также эти защиты часто встречаются в практике терапевтов, они подробно описаны в психоаналитической литературе. Важно, однако, помнить, что список психических защит всегда может быть улучшен и дополнен и разнится от терапевта к терапевту. В данной статье я опиралась на книгу Нэнси Мак-Вильямс «Психоаналитическая диагностика», в которой автор относит к высшим психическим защитам следующие:
— репрессию (вытеснение)
— регрессию
— изоляцию
— интеллектуализацию
— рационализацию
— морализацию
— раздельное мышление
— аннулирование
— поворот против себя
— смещение
— реактивное образование
— реверсию
— идентификацию
— отреагирование или отыгрывание
— сексуализацию
— сублимацию
Список впечатляет, не правда ли? Чтобы не наносить непоправимую травму вашей психике, обрушивая на нее информацию обо всех зрелых защитах разом, в этом материале я решила поступить по старому доброму принципу to be continued, использовавшемуся мной в предыдущих статьях, и рассказать для начала лишь о первых шести зрелых защитах: репрессии, регрессии, изоляции, интеллектуализации, рационализации и морализации. Сразу добавлю, что последние три – интеллектуализация, рационализация и морализация – являются «улучшенными и дополненными» формами изоляции, что изрядно облегчает восприятие всех четырех защит.
А теперь по порядку.
Первая среди равных
Репрессия или вытеснение – это основная из зрелых психических защит, настоящая «любимица» Фрейда (отец психоанализа раскрыл механизм ее действия одним из первых). Она является одной из наиболее изученных защит. Сутью репрессии является мотивированное забывание или игнорирование. Как писал Фрейд, при репрессии нечто (например, травмирующее воспоминание) дистанцируется от сознания и удерживается в отдалении от него. В бессознательное может отправляться не только само воспоминание, но и чувства и фантазии, связанные с ним, или аффект (бурная эмоциональная реакция), вызванный опытом. Репрессироваться может не только по-настоящему травмирующий опыт, но даже огорчительные и вводящие в замешательство внутренние расклады или внешние обстоятельства. Однако не спешите решать, что все, что мы забываем, репрессируется: о применении этой защиты нашей психикой можно говорить только в том случае, если нечто репрессируется из-за того, что оно вызывает тревогу и беспокойство. В остальных случаях мы можем иметь дело с обычной особенностью памяти отделять важные воспоминания от тривиальных и забывать последние. Кроме того, забывать что-то человек может из-за органических и токсических причин.
Самый яркий пример репрессии – это забытая, вытесненная информация о перенесенных на войне событиях. Репрессия часто сопровождает ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство, с которым часто возвращаются военнослужащие из горячих точек. В таких случаях воспоминания, связанные с пережитыми зверствами, отправляются в бессознательное, на сознательном уровне человек ничего не помнит. Воспоминания напоминают о себе лишь назойливыми вспышками-импульсами, прорывающимися в сознание. Мой преподаватель по экстремальной психологии утверждал, что психика полностью регенерирует после ПТСР за пять лет, но мне лично кажется, что в таких исключительных случаях требуется обращение к специалисту (да и готовы ли вы пять лет жизни провести под гнетом рвущихся из бессознательного воспоминаний?).
Позднее в аналитической теории возникло предположение, что с помощью репрессии ребенок справляется с нормальными с точки зрения развития, но пугающими, неосуществимыми, запретными желаниями (например, желанием убить одного из родителей, чтобы обладать другим). Психика должна быть довольно зрелой, чтобы справляться с такими желаниями с помощью репрессии – именно поэтому эту защиту традиционно относят к высшим. В таком проявлении репрессии проявляется ее положительный, действительно в полном смысле слова защитный аспект.
Репрессия в обычной жизни зачастую действует весьма забавно: например, мы забываем имя неприятного собеседника или его адрес, не можем вспомнить какое-то слово, которое так и вертится у нас на языке.
Под всем этим легко разглядеть истинный — адаптационный – характер этой защиты. Она позволяет нам развиваться, не быть затопленными всеми нашими импульсами, чувствами, фантазиями и конфликтами. Если бы мы постоянно ощущали все многообразие наших переживаний, то это означало бы психическую катастрофу.
Репрессия, как и другие психические защиты, создает проблемы только, если:
а) не справляется со своими функциями, то есть не удерживает надежно в бессознательном тревожащие нас мысли;
б) стоит на пути позитивных изменений;
б) используется в подавляющем большинстве случаев, в то время, как были бы более уместны другие психические защиты.
При преобладании репрессии над всеми остальными защитами психологи говорят об истерическом типе личности. Вспомните, вам наверняка знакомы такие люди — яркие, артистичные, громкие. Они часто отрицают сказанное ими, забывают о договоренностях, забывают неприятности, в которые попали, моментально вытесняют из памяти неудобоваримую информацию.
Поскольку Фрейд большое внимание уделял репрессии и считал ее причиной, а не результатом тревоги, то вслед за ним и образованные слои общества стали полагать, что достаточно извлечь репрессированные воспоминания на свет божий, и заставить человека осознать испытываемые им чувства, чтобы излечиться от «истерии» (Фрейд в основном занимался патологическими случаями, и большинством его пациенток были женщины, которых в то время называли истеричками). Некоторые даже сочли и до сих пор считают это сутью психоанализа, хотя подобное утверждение далеко от истины.
Кроме того, репрессия является составной частью многих других высших защит, она присутствует в их действии как элемент, и Фрейд даже считал ее основой всех остальных защит, хотя это утверждение сегодня и считается спорным.
Хочу на ручки!
Регрессия отличается от репрессии не только одной буквой в корне слова. Она знакома почти всем родителям, чей ребенок внезапно «соскальзывает» к своим прежним привычкам, присущим более ранним стадиям развития, когда устал или голоден. Кроме того, человек – вне зависимости от возраста – регрессирует, когда одолел какую-то новую высоту, добился в своей жизни качественных изменений.
Вы только-только научили ребенка засыпать самостоятельно, потратили на это пару недель и вконец измучились. И вот когда успех уже одержан, благословенное чадо открывает дверь вашей спальни в три часа ночи и требует взять его «в кроватку».
Даже взрослые начинают хныкать и проситься на ручки, если находятся в состоянии сильного стресса или усталости. Как-то в Интернете я наткнулась на забавный случай: муж и жена (видимо, недополучившие в детстве родительской любви) рассказывали о том, как они по очереди купают друг друга, кормят с ложечки и возятся со второй половиной, как с маленьким ребенком, получая от этого психическое удовлетворение и разрядку. Случай, конечно, крайний, но и в нем ничего страшного нет, раз такое положение дел устраивает обоих супругов.
Регрессия – это объяснение, почему нам время от времени хочется на ручки.
Во-первых, регрессировать нормально (и не стоит даже пытаться избавиться от этого «постыдного желания», психика мудрее и не позволит вам это сделать – регрессия позволяет ей сэкономить силы и накопить новый ресурс для следующего скачка в развитии). Во-вторых, не стоит путать регрессию с деградацией. Регрессия – явление временное, зачастую она говорит о том, что достигнуты новые высоты в развитии, а деградация – это постепенное ухудшение качеств личности, приводящее к ее распаду.
Говорить о том, что человек использует регрессию как психическую защиту можно в том случае, если его действия неосознанны. То есть, если вы признали, что устали, и попросили окружающих о поддержке («Меня так вымотала работа, дорогой, пожалуйста, пожалей меня»), то регрессией это назвать нельзя. А вот если вы, не успев ни о чем подумать, начали хныкать и проситься на ручки, то это уже она. Женщина, заявившая публично о своих амбициях, может сразу после этого допускать ляпсусы в речи, хлопать ресницами и изображать маленькую девочку – и она таким образом будет регрессировать, бессознательно испугавшись, что ее не примут такой, какая она есть, со всеми ее притязаниями. Бывает так, что после откровенного разговора по душам, в котором достигнут новый уровень близости, две подруги встречаются и начинают с удвоенной силой трещать о сумках и туфлях, стараясь перещеголять друг друга в бессмысленности и приземленности разговора – и это тоже регрессия. В общем-то, она довольно безобидна, если только не начинает зашкаливать и не становится способом отреагирования на реальность во всех неопределенных ситуациях.
Некоторые люди реагируют на стресс, вызванный личностным ростом или возрастными изменениями, тем, что заболевают. В таком случае, особенно если врачи относят заболевание к психосоматическим или просто не могут поставить точный диагноз, уместно говорить о регрессии. Человек, использующий регрессию как основную защиту, может превратиться в ипохондрика – его главная задача – оставаться слабым во всех жизненных ситуациях, то есть тем, о ком будут заботиться «взрослые». Он не в состоянии взять на себя ответственность за свою жизнь. Также ведут себя избалованные люди, которые нуждаются в постоянном внимании: легче всего привлечь его с помощью болезни, мнимой или действительной.
Однако не стоит спешить с выводами о том, что человек регрессировал и вследствие этого изображает болезнь. Иногда можно и просто заболеть, а регрессия станет следствием настоящей болезни, которая является мощным стрессом. Нужно быть очень аккуратным в своих рассуждениях о симуляции болезни.
Нэнси Мак-Вильямс пишет о регрессии: «Люди нередко заболевают потому, что бессознательно депрессивны. Но они могут также впасть в депрессию и потому, что больны в медицинском смысле этого слова. Однако широко известно, что соматизация и ипохондрия, как и другие виды регрессии, являющие собой беспомощность и детские модели поведения, могут служить краеугольным камнем в характере личности. Когда регрессия определяет чью-то стратегическую линию преодоления жизненных трудностей, этот человек вполне может быть охарактеризован как инфантильная личность».
Следственный изолятор и его обитатели
Некоторые чувства (например, страх) и болезненные состояния преодолеваются с помощью изоляции чувства от понимания. То есть, мы испытываем чувство, но не осознаем его. Это спасает от эмоционального перегруза, например, хирургов, которые не смогли бы оперировать, если бы постоянно думали о страданиях пациента, или генералов, которые не смогли бы разрабатывать стратегию сражения, если бы у них перед глазами постоянно стояли все ужасы войны. Сквозь некоторые вещи можно пройти, только соблюдая хладнокровие. Например, моя бабушка – ветеран войны рассказывает о том, что происходило в блокадном Ленинграде абсолютно безэмоционально или веселым отчужденным тоном: таким образом она отделяет свои воспоминания от переживаний. В экстремальных ситуациях изоляция весьма уместна и часто приходит на помощь. Ее отличие от диссоциации в том, что из сознания удаляется не весь опыт переживания, а только его эмоциональная составляющая.
Изоляция может стать центральной защитой в характере человека и при отсутствии травмы – при совпадении определенного стиля воспитания, в котором чувства обесценивались, и врожденного темперамента ребенка. Такие люди обычно ставят себе в заслугу безэмоциональное переживание некоторых событий и считают, что самое главное – это уметь держать себя в руках в любой ситуации. Они провозглашают изоляцию добродетелью и снисходительно относятся к тем, кто не может вынести из происходящего только рациональную составляющую. Между нами, это на редкость невыносимые типы, которые, по моему наблюдению, еще и тянутся, ища компенсации, к ярким, эмоциональным личностям, руководствующимся чувствами. И нещадно их критикуют, внутренне наслаждаясь тем, что рядом с ними полыхает такой костер. Такие люди дают завышенную оценку своим рассуждениям (и если их спросить: «Что вы чувствуете по этому поводу?», ответ будет начинаться с фразы: «Я думаю, что…») и недооценивают чувства. На базе изоляции строятся три следующих защиты: интеллектуализация, рационализация и морализация. Рассмотрим механизм их действия.
Интеллектуализация отличается от изоляции тем, что при изоляции человек утверждает, что не испытывает чувств (на самом деле он отправил их в бессознательное и отделился от переживания), а при интеллектуализации человек может разговаривать о чувствах: «Ну разумеется, я сейчас немного сержусь». Говорится это мимоходом, равнодушно и сбивает с толку, так как никакого видимого проявления гнева не происходит. В стрессовой ситуации она может быть весьма полезна, так как позволяет сохранить холодную голову, но в других вызовет лишь насмешку или непонимание: окружающие сочтут человека с интеллектуализацией неискренним, фальшивым, если в момент, когда надо действовать, приняв аффект, он примется рассуждать. В целом интеллектуализация сдерживает переполнение человека эмоциями. Если человек привык справляться с жизненными трудностями с помощью интеллектуализации, то он может утратить артистизм, стать скованным в сексе, флирте и во всех других свойственных взрослому человеку формах игры.
Рационализация знакома почти всем и в дополнительном представлении не нуждается: она применяется тогда, когда психика нуждается в том, чтобы подстелить рациональную «соломку» под неприятные события. Например, нам не удалось получить желаемое, и мы немедленно решаем: не очень-то и хотелось. Или же происходит что-то плохое, а мы думаем: не так уж оно и плохо. Это все проявления рационализации, она помогает справляться с разочарованиями в жизни. Однако у нее есть и «темная» сторона: рационализировать можно все, что угодно, и родитель может бить своего ребенка, думая: «Это для его же блага».
Морализация – родная сестра рационализации. Когда некто рационализирует, он бессознательно ищет приемлемые, с разумной точки зрения, оправдания для выбранного решения. Когда же он морализирует, это означает, что он ищет пути для того, чтобы чувствовать. Побитый рационализатор говорит: «Спасибо за науку», побитый морализатор изрекает: «Это формирует характер». Морализации присуще самооправдание. Например, английские колонисты были свято уверены, что несут порабощенным им народам свет цивилизации, и тем оправдывали свое вторжение в их страны и последующее расхищение природных богатств. Гитлер оправдывал уничтожение миллионов людей высшей целью – улучшением человеческой расы, а испанская инквизиция скрывала свою жажду власти и обогащения под покровом христианских ценностей. Часто морализацией люди оправдывают свою склонность к критицизму: они начинают считать, что раскритиковав человека в пух и прах, тем самым сделают его лучше, и что их прямая обязанность – критиковать того, в ком они заинтересованы. Родители, увы, часто поступают со своими детьми, а жены – с мужьями. На самом деле они реализуют за счет своих близких свои потаенные желания. Морализаторствующие люди смутно неприятны окружаюшим, которые чувствуют, что всеми этими витиеватыми рассуждения морализаторы хотят обвести их, да и самих себя вокруг пальца, скрыв от всех истинные мотивы своего поведения, которые лежат в чувственной области, а вовсе не в области морали, тем более – общественной. Например, некто считает, что не стоит ходить на протестные митинги. Он рьяно доказывает окружающим, что правильнее и полезнее выполнять свой гражданский долг на рабочем месте, проповедует теорию малых дел и советует постом и молитвой улучшать себя вместо того, чтобы тратить время на, с его точки зрения, подрывную и душенеполезную деятельность. Или оправдывает государство, которое вынуждено поступать так, как оно поступает. А на самом деле под морализацией у такого человека может скрываться страх или неверие в собственные силы – он просто не хочет никуда идти, потому что боится или не в состоянии столкнуться с собственной беспомощностью (а такая ситуация может произойти). Но озвучить это в слух для такого человека невыносимо, и он изобретает себе моральные оправдания…
Пимен в моем лице устало откладывает перо и потирает воспаленные веки. В следующем свитке летописи, озаглавленной «Защити себя сам», он, ничтоже сумняшеся, продолжит свой рассказ с крайне интересной высшей психической защиты – компартментализации или раздельного мышления.
