Паломнические заметки о Святой Земле
Камень.
Самое яркое ощущение, которое запомнили руки, — это камень на Гробе Господнем. Под пальцами выемки, ямки, неровности. Одна мысль билась во мне при прикосновении к ним: это следы пальцев людей, приходивших к Богу. Не в том смысле, что они за многие годы стёрли камень, нет, дело в другом. Мне хотелось сжать камень в руке, скомкать его, как бумагу, такое там напряжение души, молитвы и любви. И невозможно было отказаться от мысли, что кому-то это удалось.
Пасха.
На Гробе Господнем всегда Пасха, торжество жизни, зов в вечность, ежедневное переживание Страстной и Воскресения Христова, другого времени там просто нет. Какой-то безумный гид рассказывал русским туристам, приехавшим из Египта на экскурсию, что на Гробе нельзя ничего освящать, потому что здесь горе и смерть. А можно и нужно освящать в Вифлееме, где Рождество, свет, жизнь. Он не был православным христианином. Он ничего не понял. Ведь что может быть оптимистичнее, радостнее и светлее, чем ПУСТОЙ Гроб Господа?
Голгофа.
В храме Гроба, там, где вершина Голгофы, на стене есть мозаика «Снятие с Креста». Господь лежит на земле, над склонились Иоанн Богослов и Мария Магдалина, а в центре, возвышаясь над ними, стоит Божья Матерь. У нее нет лица, есть только его контур даже без глаз. Видимо, изображение исчезло, стерлось с течением времени. Но я всё время думала о том, что это сделано специально. Всплывали строки Ахматовой:
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Вот и мастер, создавший эту мозаику, не посмел…
Путь.
Мы шли по Via Dolorosa, последнему пути Господа на Голгофу. Вокруг бурлил арабский рынок, было шумно, весело, призывно кричали торговцы, мужчины на углу воспитывали мальчика, похожего на волчонка, учили его драться. Пахло специями и сладостями. А мы шли сквозь эту толпу по тесным улочкам, каждый со своим крестом, судьбой, немощью и силой. Мы останавливались там, где останавливался изнеможденный Христос. Вот Он встретился с Матерью, вот Вероника подала Ему плат, вот след на стене от Его руки… И был следующий день. Бегали по этому же рынку за сувенирами, подарками, свечами, хохотали, торгуясь с арабами. И вдруг – как удар бичом: то место, где обессиленный Господь опирался на стену, оставив отпечаток… Растерянность и боль длились несколько секунд, а потом человеческий поток подхватил и понес дальше. В этом весь Иерусалим и вся человеческая жизнь: в круговерти, шуме и гаме рынка – Страдающий Одинокий Бог, опирающийся на стену.
Лев.
Со львами у меня особые отношения. Люблю я их, этих мощных прекрасных кошек… Поэтому житие преподобного Герасима Иорданского задевает самые детские струны моей души, вызывая щенячий восторг. Когда-то я купила детскую книжку с историей его дружбы со львом для маленькой племянницы, но так и не отдала ей. Не смогла, до того в ней умилительные картинки: виноватый лев, смотрящий в сторону, когда его ругает преподобный; а вот он, радостный и торжествующий, ведет потерянного и найденного ослика домой; несет воду в коромысле, как русская красна девица… Люблю рассматривать их снова и снова. И вот монастырь, где это было. Сначала я приставала ко всем с вопросом, есть ли тут могила льва, но после нескольких удивленных взглядов очнулась и поняла, что вопрос неуместен. Зато потом я увидела львов. Везде. Мозаика, на которой лев царственно лежит, а позади него ослик и верблюд, которых он привел в монастырь. Металлический лев во дворе. Каменные лёвики около лестницы. Серый котик, показавший мне язык, когда я его фотографировала. Лев на иконе сидит рядышком с преподобным, причем его лицо (а не морда!) очень похоже на лик святого. Совершенно по-детски верю, что и в раю они сейчас вместе. Гуляют по саду, а когда преподобный устает, лев сажает его на спину и катает, оборачиваясь через плечо и весело улыбаясь своему другу.. А может и подмигивая… 🙂
