Неделю назад мы с вами познакомились с очередными участниками саммита Большой семерки психологических защит: проекцией, интроекцией и проективной идентификацией, которые, по мнению аналитика Нэнси Мак-Вильямс, интеллектуального спонсора этого материала и автора замечательной книги «Психоаналитическая диагностика», образуют единый проективный защитный механизм человеческой психики.
В этом материале мы завершим разговор о примитивных психологических защитах рассказом о двух последних механизмах – расщеплении Эго и диссоциации. Но для начала вспомним, что нам уже известно о том, как действуют психологические защиты.
То, что не убивает нас
У каждой психологической защиты есть свои темные и светлые стороны: с одной стороны, защиты помогают нам справляться с тяжелыми ситуациями, с другой – они изрядно искажают восприятие окружающего мира. Нередко наши привычные защиты кажутся нам данными нам с рождения чертами характера, хотя на деле являются лишь излюбленным методом нашей психики реагировать на происходящее вокруг. Если защита начинает мешать нормальному течению жизни, одна из распространенных ошибок, которую можно совершить, – это идентифицироваться с ее механизмом, счесть его ядром, центром личности, своей самостью, как сказали бы юнгианские аналитики. В этих случаях часто звучит фраза: «Такой уж я человек». Чаще, впрочем, ее произносят окружающие, которые не знают, что со своим ближним «таким» делать, или почему этот ближний поступает так или иначе.
(Замечу в скобках, что в совершенстве изучить механизм действия различных психологических защит позволяет литература XIX века – как великая и могучая русская, так и зарубежная. Произведения Достоевского, Толстого, сестер Бронте, Остин, Диккенса – это настоящие энциклопедии по устройству людей с богатым внутренним миром. Романисты, не имея способов повлиять на окружающую действительность, – психологии ведь еще не существовало, — но мучаясь от человеческого несовершенства, неустанно описывали, как раз за разом, искажая реальность, психологические защиты заставляют мужчин и женщин повторять одни и те же жизненные сценарии, страдать от безысходности и безвыходности, ходить по замкнутому кругу своих установок. Вспомните, как мы недоумевали, почему же персонажи романов не видят очевидных выходов из своих тяжелых жизненных ситуаций, кроме как броситься под поезд или убить старушку топором. Но видим ли мы выходы из своих ситуаций? Поистине свой ад каждый носит в себе. Кстати, сейчас я на вас спроецировала свое восприятие литературы).
Первый шаг к изменению – осознать, как именно и какая защита влияет на ваше восприятие реальности и почему эта самая реальность порой кажется такой разрушительной, что ее необходимо искажать. Кроме того, помните, что защите следует быть благодарными – именно она когда-то сработала так, что вы смогли жить дальше. И по сей день эта защита включается в те моменты, которые ей по старой памяти кажутся непереносимыми. Вот с этим уже можно работать: то, что мы взрослые, часто ускользает от нашего понимания в критические минуты. То, что не убило нас когда-то, уже сделало нас сильнее – но нашей консервативной психике все кажется, что это нас разрушит, и она, как заботливая мать, все еще защищает нас, как тигрица, когда мы уже в состоянии справиться сами. И мы стреляем из пушки по воробьям, а потом сами удивляемся, что это на нас нашло.
Теперешним взрослым стоит понять, что в раннем возрасте все воспринимается по-другому, и когда-то нашей психике действительно грозила реальная гибель из-за ситуации, которая сейчас показалась бы нам тривиальной (именно поэтому мы бываем неоправданно жестоки к своим детям, судя о них со своей взрослой колокольни). В детстве, а особенно в младенчестве психика человека является неокрепшей, незрелой. И в случае, если, например, маленький ребенок пережил физическое исчезновение матери или если у него на протяжении долгого времени была холодная и отстраненная мать, его психике наносится удар убойной силы. Замечено, что самые сильные удары наносит нам материнская фигура – первая, с которой мы вступаем во взаимодействие в этом мире, поэтому я и привожу этот пример. Но травма, которую мы получили, на деле может быть нанесена кем угодно. Мало того, это не обязательно одно травмирующее событие – это может быть цепь повторяемых ситуаций, которая выработала определенный ответ на них психики. Грубо говоря, можно один раз ударить человека так, что он едва не отдаст Богу душу, а можно мучить его годами, но постоянно. Можно сразу казнить, а можно долго держать в подвале и истязать пытками. Итог будет одинаково печален.
То же самое в свое время произошло и с психикой травматика. Именно поэтому и сузился его эмоциональный диапазон реакций – когда-то давно его от непереносимого переживания или переживаний спасла определенная защита, и его психика закономерно сочла ее панацеей: один раз помогло – и всегда сработает.
Все же залипание в одной-единственной защите — это крайний случай, травма, во всех иных нормально использовать целый спектр защит для того, чтобы «переваривать» происходящее вовне. Все описанные мной ранее защиты и расщепление Эго, рассказ о которой последует ниже, являются реакцией на нормальную стрессовую ситуацию. Только одна защита, диссоциация, срабатывает исключительно в ситуации травмы.
Хрусть и пополам
Это не только плач Коровьева по покойному Берлиозу, но и образно описанный механизм действия двух последних из семи примитивных защит. Если мы имеем дело с расщеплением Эго и с диссоциацией, то речь всегда идет о ситуации, в которой мир вокруг или психика человека раскалываются. Расщепление и диссоциация очень сильно искажают реальность, так что могут существенно повлиять на ваше поведение и восприятие.
Расщепление Эго, обычно называемое просто расщеплением, – это мощный межличностный процесс (диссоциация – внутриличностный). Истоки его, как считается, находятся в том периоде, когда младенец еще не умеет говорить и не отдает себе отчет в том, что заботящиеся о нем люди обладают и хорошими, и плохими качествами, и с ними связаны как хорошие, так и плохие переживания. Это очень сложная мысль даже для взрослого человека, чего уж там.
Нередко у двухлетних детей мы наблюдаем потребность приписывать хорошие или плохие качества всему окружающему миру. Тем самым они структурируют свое восприятие мира, делают его более объяснимым, понятным. Подобное приписывание, вместе с различением большого и маленького (взрослого и ребенка) – одна из первичных форм организации психического опыта.
Пока нет постоянства объекта («Это мама, она всегда одна и та же»), не может быть и амбивалентности («Мама может быть плохой и хорошей, веселой и грустной, теплой и любящей, холодной и отстраненной, но она навсегда останется моей мамой»).
Амбивалентность, неоднозначное, двойственное восприятие одного и того же объекта или ситуации, предполагает наличие противоположных чувств к постоянному объекту. Именно от этих противоположных чувств, трудно переносимых в раннем возрасте, и защищается психика. Вместо амбивалентности на определенном этапе развития существует хорошее или плохое отношение к внешнему объекту. Мама не может быть плохой, плохая мама – уже не мама.
Любящий муж забыл сходить за хлебом – и вуаля, он уже не любящий. И вообще он больше не муж и пусть убирается прочь! Скандал, который мы способны закатить по ничтожному вроде бы поводу, может удивить нас самих. Важно понимать, что в такие моменты психика просто не в состоянии принять, что объект любви может вызывать негативные чувства. Происходит сбой системы. Очень часто это приводит к самодеструкции: агрессия, направленная вовне, на обидчика, обращается на самое себя. Этот механизм закрепляется. Тогда человек и во взрослом состоянии ест себя поедом, ругает за неподобающие чувства и мысли (если он вообще в состоянии их ощутить), наказывает себя различными способами, например, болеет или попадает в неприятные ситуации. Это происходит оттого, что для маленького ребенка родители являются божествами, гневаться на которых запрещено или бессмысленно. Не зря в нашей культуре табуирована агрессия в сторону родителей. И тогда вместо того, чтобы злиться на маму или папу, которые сделали что-то не так, маленький человек направляет свои негативные чувства на себя. Кроме того, он, подверженный помимо всего прочего и всемогущественному контролю, может бояться повредить своим любимым испытываемыми им чувствами – и запрещать себе их. Вспомните, как вы корите себя, когда злитесь на бабушку, впавшую в маразм и забывшую выключить газ. Моя подруга, когда рассказывает о своих маме и папе что-то плохое (с кем не бывает, они ведь тоже люди, и порой обижают нас или ведут себя неправильно), всегда осекается в какой-то момент и с отсутствующим выражением лица повторяет мантру: «Но вообще у меня замечательные родители, лучшие в мире».
Так раскалывается мир на «плохих» и «хороших», урезается эмоциональный спектр, зажимается внутри и подавляется много различных чувств. Так возникают манихейство, катарская ересь (это расщепление Эго, поразившее коллективное бессознательное целого региона — Лангедока), а также вопросы «Как добрый Бог допускает зло в сотворенном им мире?» Так в массовом сознании появляется образ одинокого хорошего героя, крепкого орешка, борющегося против группы злодеев (политологи говорят, что это один из безотказно действующих медиаконструктов). Так Америкой воспринимался СССР, демократией – коммунизм (и наоборот), а нашим советским обществом – загнивающий Запад. Фольклор и верования любого общества полны таких расщепленных образов – взять того же бога и дьявола.
К чести христианства надо отметить, что оно не уравнивает добро и зло, не расщепляет первопричину всего на два равновеликих начала (как делали те же манихеи), а утверждает, несмотря на существование в мире зла, что добро всегда больше. В целом это и есть здоровое восприятие, в котором нет расщепленности, зато есть совмещенность позитивных и негативных качеств внутри константного объекта (мама может быть грустной, недовольной, отстраненной, занятой своими делами, но она всегда остается мамой и любит нас, мир может поворачиваться к нам своими негативными сторонами, но добро всегда больше зла). Способность испытывать амбивалентные чувства делает человека очень устойчивым, стабильным, помогает переносить трудности. Следует научиться этому хотя бы для того, чтобы самому стать достаточно хорошим родителем и не отвергать ребенка в тот момент, когда он отвергает нас (а это неизбежно происходит – это нормальная стадия развития маленького человека).
Расщепление в повседневной жизни помогает нам осмысливать сложные переживания, которые остаются нам неясными или вызывают сильную тревогу. Кто виноват? Они! И мир остается однозначным, простым и ясным, окрашенным в черно-белые тона. Наша тревога уменьшается, а самооценка относительно объекта повышается: он плохой, а мы хорошие. Или наоборот – даже если мы воспринимаем себя как абсолютно плохих, это все равно легче, чем принять собственную неоднозначность. У женщин такое расщепление часто связано с весом: если я худая, я хорошая, а стоит мне поправиться хотя бы на полкило, я уже совсем плохая и даже отвратительная.
Насколько наш мир бы стал богаче, а мы сами – свободнее, если бы мы допустили в него остальные цвета спектра! Но на это нужна немалая смелость, ведь наши чувства – как цунами, они способны сбить нас с ног и поволочь по острым камням реальности. Но мы можем и устоять, постепенно приучая себя к мысли, что один и тот же человек может сочетать в себе и плохие, и хорошие качества, так же, как и вы сами. Муж может забыть про хлеб и даже про годовщину свадьбы, но не станет от этого менее любящим (если, конечно, в остальное время он не дает вам повода в этом усомниться).
Вообще нет идеальных людей, не совершающих ошибок и всегда и во всем расположенных к нам своими хорошими сторонами. Все имеют право на усталость, головную боль, раздражение, на то, что в данный момент они заняты собой и им нет до нас дела. Это знание изрядно облегчает жизнь, даже если на первых порах кажется крайне неприятным. Но есть и бонус: все вышесказанное относится и к нам. Вы не превращаетесь в исчадие ада, если забыли положить ребенку в портфель бутерброд или резко ответили приятельнице, которая в течение трех часов нудно рассказывает по телефону о своих неприятностях. Мы не идеальны. Как это сочетается с христианским призывом к всеобщей святости? Господь парадоксален, как любит говорить один мой знакомый священник, и когда вы немножко «отпускаете» себя, позволяя себе дышать и чувствовать, характер только улучшается. Принимая в других и в себе недостатки, мы становимся терпимее, расширяемся, мы научаемся любить искреннее, сильнее и полнее, не отвергая тех, кто в чем-то нас разочаровал или не оправдал наших ожиданий. Не отвергая самое себя. Где-то на горизонте этой мысли маячит и идея о христианском смирении.
Раздвоение личности
Другим раскалывающим механизмом психологической защиты является диссоциация. Это седьмая и последняя из примитивных психологических защит. К примитивным ее относят в первую очередь потому, что она захватывает всю личность. Диссоциация переводится с латыни как «растворение, распад». Это механизм, в ходе которого человек отделяет себя от негативных переживаний: «Это произошло не со мной, я был другим человеком». На основе диссоциации возникают многие личностные расстройства, в том числе и таинственно устроенное раздвоение личности (подробнее об этом феномене можно прочитать в книге «Множественные умы Билли Миллигана», основанной на реальных событиях: у Билли было аж 24 замещающих двойника).
Диссоциировать человек может в любом возрасте, не только в младенческом. Это нормальная реакция организма на травму, но ведь нельзя сказать, что травма – это нормальный ход развития событий. Чтобы человек диссоциировал, с ним должна произойти настоящая психическая катастрофа или серия катастроф. Нельзя заранее предсказать, что психика воспримет как катастрофу. Например, моя подруга сначала внезапно была оставлена родителями на попечение своей бабушки, не слишком здоровой и психически устойчивой женщины, а затем, в десятилетнем возрасте, также резко была изъята из ставшей уже привычной, хоть и нестабильной среды. Ее мир раскололся на до и после, большинство свойственных ей эмоциональных реакций и качеств характера (например, открытость, доверчивость, раскованность) были утрачены, память стала дискретной (она плохо помнит события, которые с ней произошли в тот период, воспринимая их лоскутно, а не цельным полотном). Теперь она четко делит свое поведение на мужское и на женское, на до и после, привыкла скрывать свои чувства, а себя описывает как раздробленную, раздвоенную, нецельную. Себя до раскола она воспринимает как другого человека и относится к себе той как к девочке, не имеющей к ней особого отношения. Срастить разрозненные куски личности поможет специалист, преодолеть диссоциацию с помощью друзей и родных крайне затруднительно. Говорю это как человек, который диссоциировал в раннем возрасте и полжизни боролся с напастью.
Мир диссоциировавшего крайне зыбок и неустойчив, такому человеку трудно строить планы (психика, приноровившаяся к катастрофам, не позволяет планировать на год, на пять лет вперед – мало ли что может произойти?!), последовательно строить свою жизнь, он не видит будущего, плохо помнит прошлое и старается эмоционально и психологически не находиться в настоящем, потому что в любой момент травма (как ему кажется) может воспроизвести самое себя. Мир причиняет боль, напоминает тюрьму, из которой необходимо осуществить побег. Так в жизни появляется различного рода эскапизм. Человек, например, создает себе виртуальное альтер-эго в интернете и живет его жизнью на форумах. Или отправляется в путешествие по мирам, созданным его воображением (воображение у таких людей обычно развито необычайно, по компенсаторному принципу — оно уравновешивает невыносимую действительность): уходит в ролевые игры, в профессиональный или любительский театр, в компьютерные игры. В общем, любыми средствами старается дистанцироваться от произошедшего с ним. Не спешите, впрочем, считать диссоциировавшим любого актера или поклонника ролевых игр (так же, как не следует насильно оттаскивать ребенка от его увлечения, испугавшись, что он или оно какое-то не такое). Это как ставить диагноз по фотографии.
Правда заключается в том, что уничтожить травмированную часть или даже забыть о ней навсегда, невозможно. Психика просто капсулирует непереносимое переживание, отщепляет его от себя и обволакивает (так ткани обволакивают инородное тело, попавшее в организм), не позволяя к нему прикоснуться. Но эта отщепленная часть в том виде, в каком она была отсоединена (младенец, ребенок, подросток, взрослый, переживший катастрофу) просто ждет своего часа, как архив на рабочем столе, который все-таки в какой-то момент придется распаковать, чтобы вернуть себе чувства, переживания того периода, интегрировать их в личность, чтобы снова стать целым.
Человек может описывать это (и часто описывает) в крайне похожих образах: снится, что в подвале кто-то заперт и плачет, что кто-то пытается настойчиво открыть дверь, что осуществляется поиск чего-то умершего и незахороненного, что забытый в неподходящем месте, например, в шкафу плачет голодный младенец и так далее. При столкновении с отщепленной частью психики (лучше осуществлять эту встречу в компании психотерапевта) мы переживаем символическую смерть (уж очень нестерпимы закапсулированные чувства), а вслед за ней – и воскресение. Первая реакция и желание у диссоциировавшего человека – убить то, что причиняет мучения, избавиться от этого. Часто мы ненавидим нашу отщепленную часть, презираем ее, стыдимся, боимся. Но жизнь мудрее нас, и часть себя убить попросту невозможно. Мертвые образы, которые часто наводняют наши сны при диссоциации, выражают не реальную действительность, а наше восприятие отщепленной части, то, чего мы хотим и то, чего боимся.
Но и у диссоциации есть светлая сторона. Выгоды диссоциирования в невыносимой ситуации очевидны: диссоциирующий отключается от страдания, страха, паники и уверенности в надвигающейся смерти. Всякий, кто пережил выход из тела, находясь в смертельной опасности, легко поймет, что лучше быть вне чувства ожидания предстоящего собственного уничтожения, чем внутри его.
Редкая или эпизодическая диссоциация может способствовать проявлениям мужества и героизма. Огромным недостатком такой защиты является, конечно, ее тенденция автоматически включаться в условиях, когда на самом деле не существует риска для жизни.
Травмированные люди склонны реагировать на обычный стресс как на опасность для жизни, немедленно впадая в амнезию или становясь совершенно другими – ко всеобщему смятению. Человек, не имеющий личной травматической истории, не заподозрит диссоциацию, если его друг внезапно забудет что-то важное или необъяснимо изменится, будет вести себя неадекватно себе самому. Он, скорее, подумает, что его приятель пребывает в дурном расположении духа, неуравновешен или просто лгун. Таким образом, тот, кто постоянно прибегает к такой защите, платит за это высокую цену межличностными отношениями.
На этом заканчивается сага о семи примитивных психологических защитах, телепередача «На кушетке» заканчивает свое вещание, до скорых встреч в эфире – нас ждет увлекательное путешествие по миру высших, зрелых защит психики.
