В августе в Архангельской области — как в июне в Москве. Выходишь из дома и не можешь понять — снег что ли пошел? (Тоже, кстати, бывает). Но нет, пока только пух: Иван-чай цветет. Путается в ветках сосны, лезет в кофе, прилипает к свежепокрашенной скамейке. Белым-бело.
Мы жили в деревне уже почти месяц. Было около трех часов, я укачивал дочку на послеобеденный сон, а жена читала в кровати. Шальная пушинка залетела в дом, закружилась прямо у Насти надо головой, и она сделала самую естественную вещь — легонько дунула не пушинку, отправив ее ко мне. Я на секунду прервал пение «Когда зимний вечер уснет тихим сном» (дочка недовольно заворочалась) — и отправил пушинку обратно. Не так ловко и изящно, но в целом попал.
Так мы пасовались минуты три. И Боже мой, каким счастьем, свободой, творчеством, вниманием друг к другу были наполнены эти минуты! Я вспоминал их с теплотой весь оставшийся день, и они ознаменовали какой-то поворотный момент — мы как будто ожили, наконец, наполнились силой и радостью, стали ближе, чем в продолжение целого лета перед тем.
Почему так?
В этой маленькой игре было всё то, чего так отчаянно не хватает в нашей жизни, особенно московской. Мы не принуждали себя заняться чем-то полезным, не мучились наедине со своей неудовлетворенностью, не пытались подстроиться под какие-то внешние рамки.
В этой игре с пушинкой была свобода. Ведь в жизни мы так редко просто прислушиваемся к себе и делаем что хочется — без финансовых, социальных, медицинских или духовных соображений, которые диктуют нам «правильное» поведение. А тут — без «ну ладно, он же просит», без «так будет правильнее», без «так и быть, потерплю». Это просто происходило, потому что хотело происходить.
Второе, что тут было важно — взаимодействие. Это был момент резонанса, полного взаимопонимания, работы единого организма — всего того, что мы так ценим в сексе, волейболе и пении хором.
Третье — игра. В игре я отключаюсь от правил этого мира, обращаюсь к глубокому внутреннему центру и учусь действовать, как подлинно живое существо, как со-творец этого мира. Именно поэтому игра так целительна, именно этот эффект использует игровая терапия: услышать и выразить себя, чтобы стать в большей степени человеком. Кажется, именно об этом Христос говорил «будьте как дети».
Что дарит мне в браке наибольшее ощущение счастья и осмысленности? Мне кажется, именно такие мгновенья — когда мы свободны и полностью сосредоточены друг на друге. Поэтому так важно находить хотя бы несколько таких минут, сосредотачиваясь на общении, включаясь в него всей душой.
Но быть вот так с другим невозможно, если не бывать так с собой. Поэтому то же самое я стараюсь делать для себя: замираю, впитывая пейзаж, рассматриваю ветви деревьев, слушаю ветер. Жду, пока мысли о планах, надеждах, тревогах, наконец, отпустят, чтобы я мог вернуться к тому покою, для которого, верю, я был создан. Я бы дерзнул назвать это состояние божественным в прямом смысле слова — как говорил один мудрый монах в романе «Пятый персонаж»: «Мы делаем, а Он пребывает».
Это «пребывание» связано для меня с ощущением своего тела. Обычно я живу, постоянно включаясь во внешние объекты: светофор загорелся, реклама на витрине, оповещение в телефоне. И мало замечаю, что происходит с телом: ноги стоят на земле, воздух заходит в легкие, шея затекла. А в моменты «пребывания» я могу ощутить и «прочесть», как что-то новое и увлекательное, например, прохладную поверхность поручня, солнце на лице, траву под босыми ногами. Познакомившись с этим особым состоянием, побывав в нем несколько раз, можно научиться возвращаться туда произвольно — рассматривая узоры облаков, заглядывая жене в глаза, концентрируясь на вкусе горячего кофе, прислушиваясь к шелесту листвы.
Но отпустить тревоги не так легко — многие из них не уходят сами собой, хотят говорить и говорить по восьмому кругу: «Пушинка это здорово, но как же она не может понять..! Веточки прекрасные, но где же мне взять денег для..?!» Психолог Эмили Нагоски сравнивает такие мысли со свернувшимися колючими ежиками. Их невозможно просто отпихнуть — уколешься. Надо с заботой и вниманием взять каждого на руку, посмотреть на него, спросить: «чего ты хочешь, ежик?» и по возможности успокоить ласковым словом. Когда ежики немного угомонятся, развернут свои колючки и отползут в сторону, наступает блаженная тишина.
Бог творил из ничего, и мне, чтобы сделать что-то важное, нужно немного «пустого» времени. Когда я подарю себе достаточно такой «пустоты» и немного наполнюсь покоем, я могу совсем иначе, с новой глубиной и силой включиться в общение с другим. Неслучайно история с пушинкой произошла после целого месяца нашей жизни в деревне: московской суете надо было как следует улечься.
Получается, что, возвращаясь к себе, заново «обнаруживая» себя и свое тело, я делаю шаг к тому, чтобы увидеть окружающий мир и других людей. Поэтому теперь я устраиваю такие пятиминутки «пребывания» — на улице, в метро, дома: когда пью чай, когда читаю Писание, во время общения с детьми, с женой. И эти минуты становятся в моей жизни опорными точками. Я оборачиваюсь, смотрю на них и чувствую: да, я действительно живу.
