Всё-таки я слишком добрая. Написала Дорогой Редакции, что вот теперь уж точно, стопудово и бескомпромиссно возьму 1 (один) выходной и… и стало жалко Дорогую Редакцию.
Однако, поскольку в очередную авантюру я решила влезть налегке, то есть без компьютера (впрочем, вчера мне его почти сломали мои коты, и то, что сегодня он вообще ещё работает, — это просто чудо), дежурить по пятнице мне приходится прямо сегодня, в субботу.
И опять сегодня я не знаю, что получится из этой авантюры и получится ли вообще, но обратного хода, как обычно, опять нет.
(Но, кстати, по той авантюре уже могу предварительно отчитаться: это оказалось… мнэээ… прикольно. С утра ехать на работу на метро и на трамвае, сидеть 9 часов — с перерывом на обед — в офисе, это так необычно и захватывающе… Начальница у меня, правда, стерва и зануда, но я за 40 с хвостиком лет к ней привыкла. И в принципе ожидания мои предварительно оправдались: если меня запереть в офисе без компа, кухни, котов и книг, то моя производительность повышается весьма существенно. А дома даже получается отдохнуть, поскольку дом больше не трактуется как производственная база. Дальше посмотрим.)
А сегодня я хотела бы позаседать на ту же тему, на которую мы заседаем вот уже третий год ежепятнично.
На мой взгляд, тема у нас всегда одна: что такое счастье и где оно живёт.
Слово «счастье» связано крепкими родственными связями со словом «участь» Оставив в стороне рассуждения и удивления по поводу столь разной эмоциональной окраски столь похожих слов, обратимся непосредственно к корням. То есть, к корню.
И корень этот — «часть».
Собственно говоря, с филологической, а не с психологической точки зрения, словосочетание «счастливый человек» означает «человек, имеющий (свою) часть» в этой жизни. Что-то типа акционера, ага. И чем больше у него акций… пардон, чем больше его «часть», тем он, стало быть, счастливей. По крайней мере, должен быть.
То, что «часть» эта совсем необязательно является материальной, наверное, любому понятно. Подтверждение тому повальные эпидемии депрессий, буквально косящие стройные, подтянутые и ухоженные ряды «рублёвских жён». Это я не из газет знаю, а, можно сказать, из вторых рук: сама я с оными леди не знакома, но с ними знакомы мои лечащие врачи.
Я ещё не рассказывала потрясшую меня историю о том, как одна дама предприняла отчаянную попытку справиться со своим состоянием посредством массово рекомендуемого народного средства под названием «побалуй себя шопингом»? Побаловала. Несколькими десятками пар туфель. На сумму, которую я зарабатываю за год, если повезёт. И ей ни фига не помогло. Она эти коробки даже из багажника не вытащила, поскольку никакой радости от покупки не ощутила, а с ещё бОльшей силой ощутила то, что и положено ощущать при депрессии: боль, пустоту, свою полную, совершенную непричастность к жизни.
Такова участь всех, болеющих этой гадостью, невзирая на их материальное состояние, социальное положение и прочее в этом духе…
Впрочем, про депрессию было в позапрошлый раз, сколько можно.
Я хочу поговорить о поиске своей части, своего места. Потому что как раз для меня этот вопрос всегда стоял, неизбежный, как закон всемирного тяготения. Собственно, и до сих пор стоит. И, наверное, в каком-нибудь далёком будущем продолжит стоять в качестве горделивого памятника на моём шикарном мавзолее. Хотя, я надеюсь, что к тому времени уже не будет, поскольку я твёрдо намерена, во-первых, победить собственные экзистенциальные проблемы, а во-вторых, праздновать победу не год, и не два, а лет пятьдесят как минимум. Да и на фига мне мавзолей.
Давным-давно, в позапрошлой жизни, я твёрдо знала, что может сделать меня счастливой. И что, соответственно, может сделать несчастной. Впрочем, это неудивительно: в детстве все это твёрдо знают. Это взрослые не верят и говорят, что мы неправильно знаем. Да, до сих пор не могу забыть ту историю про мальчика, которому предложили помолиться преп. Сергию и попросить себе того, в чём мальчик больше всего в жизни нуждался. Мальчик сказал: «Мне нужен надувной динозаврик, а больше мне в жизни ничего не надо!», — но по простоте своей сказал об этом не преп. Сергию, а маме. И мама сказала, что больше всего в жизни ему нужен не динозаврик, а послушание взрослым, кротость и смирение. «А… ну ладно…» — ответил семилетний пацан.
Не знаю, решился ли он всё-таки попросить динозаврика. Надеюсь, у него всё-таки были некоторые проблемы с «послушанием»…
В детстве я совершенно точно знала, чего хочу. И в отрочестве тоже. А вот дальше… а дальше начались проблемы, поскольку я всё-таки научилась «смотреть объективно».
Итак, посмотрим объективно. Вот, я хочу, скажем, не в музыкальное, чтоб ему провалиться, училище, а в профессионально-технический колледж. Например, в ювелирный. Там учат, собственно, тому, чем я и так развлекаюсь на досуге. Поступить туда легче, чем в музыкальный, знания академического рисунка не требуется, а поделок всяческих у меня дома как мусора… Но. Музыка — это чистая гармония, светлые классы, благородное сообщество. А ПТУ — это вечно грязные руки, непонятный контингент, пассатижи и паяльники.
Кроме того, музыка — это перспектива и в дальнейшем сидеть в светлом классе, преподавать юным душам чистую гармонию и вести высокие беседы.
А не потеть в душной мастерской посреди ароматов эпоксидной смолы, пыли, станков и паяльников. А также среди собратьев по ремеслу, вечно пьяных и матерящихся.
Как можно увидеть из приведённого примера, этот «объективный» взгляд на самом деле столь же объективен, сколь объективны все человеческие представления о будущем.
(И в итоге я с превеликим удовольствием сижу за верстаком с грязными руками, обоняю аромат эпоксидной смолы и с радостью вспоминаю пьяных и матерящихся коллег по диплому. С радостью — потому что в данный момент я чувствую себя свободной от высоких гармоний и от необходимости вести высокие беседы. Хотя вокал пригодился. Но опять же, это было моё хобби, а не профессия. Это стало профессией, как все мои хобби. А вот моя профессия, став на некоторое время хобби, потихоньку сошла на нет. Туда ей, в сущности, и дорога.)
Но главное дело было сделано: семя сомнения в правильности собственных устремлений было посеяно, взошло и заколосилось.
Со временем я научилась сомневаться не только в таких глобальных вещах, как выбор профессии. Сомнения гордо встали перед всеми моими «хочу». А хочу ли я поехать на недельку на море? Нну… не знаю… а точно ли мне там будет хорошо? А вдруг мне там хорошо не будет? А вдруг мне надо быть здесь? А вдруг… А вдруг… А вдруг…
И вот, вместо того чтобы радостно паковать чемодан, я вяло брожу по квартире посреди раскиданных шмоток и вздыхаю, потому что не знаю: хочу я на море или не хочу. То есть если бы меня не спросили, а оглушили дубиной из-за угла и погрузили в самолёт, и очнулась я уже прямо на пляже, то уже бы не мучилась и, наверное, обрадовалась бы (когда перестала трещать голова). А может быть, и нет… А вдруг я бы и тогда не обрадовалась? А вдруг… А вдруг…
Вот даже и не знаю, как обычно спасаются люди, у которых нет шила. Потому что только оно могло заставить меня, взрослую женщину (двадцать шесть лет, милочка, это не семнадцать! позор! у тебя семья, а ты, вместо чтобы гладить пододеяльники…) ломануться на ирландские танцы. Потому что мне захотелось. Я увидела улыбки танцоров «Риверданса» и захотела уметь улыбаться так же. Не балетной приклеенной улыбкой, а от души, потому что меня прёт, потому что танец — это классно, потому что я живу…
К несчастью, на тот момент я уже была достаточно серьёзной взрослой женщиной, чтобы нацеливаться исключительно на результат, полностью разучившись получать удовольствие от самого процесса. Танец не стал моим счастьем: в погоне за лёгкостью я нацепила на ноги утяжелители и подорвала здоровье.
Так и материнство не стало счастьем одной моей знакомой. Оказавшись к определённому моменту своей жизни несчастной — в том смысле, что, подобно мне, она потеряла своё направление — она увидела улыбку многодетной матери и приняла следствие за причину. Женщина, рожающая детей от полноты жизни, и женщина, пытающаяся заполнить свою пустоту количеством детей. Смекаете, какая между ними разница?
На этот риф однажды налетела и я сама, но мне с достаточной категоричностью дали понять, что материнство не моё. Объяснить доходчивее было уже невозможно. Мне, правда, не сказали: это не моё совсем или это не моё пока. И так ведь тоже бывает. Но одно истинно: наполни сперва свою пустоту, и тогда сможешь дать напиться другим, а иначе — как?
Хотя вот другая моя знакомая, двоечница, пьяница и потаскуха, однажды залетела, но не сделала аборт, хотя вряд ли знала, кто отец её ребёнка. Никто не ждал от этой беременности ничего хорошего: пьяное зачатие на трухлявом диване в училищном подвале (где музыканты как раз и собирались, чтобы пребывать в гармонии и говорить о высоком, о да)… Но внезапно оказалось, что ребёнок — именно то, что было ей нужно. И именно материнство оказалось её путём и призванием (или одним из призваний): через пару лет мы её не узнали. Полное исправление жизни, красный диплом, муж, любимая профессия и другие дети — уже в законном и счастливом браке. О, так ярко и внезапно найти себя дано не всем. Но она была хорошей девчонкой (была — потому что сейчас она уже не девчонка), не вредной, доброй и понимала свою беду, просто не понимала — зачем вообще эта жизнь?..
Тот, кто никогда не задавался этим вопросом, либо умирал слишком рано, чтобы задаться им, либо родился дурачком. Все остальные задавались. И либо отправлялись на поиски ответа, либо обращались в паническое бегство по барам, по бабам или ещё как-нибудь.
Я думаю, что эта жизнь — для того, чтобы быть счастливым. Не думаю, что в данной аудитории нужно пояснять разницу между стремлением к счастью и страстью к удовольствиям. Собственно, второе является антиподом первого и способом бегства. А счастье, это…
Мне пару раз казалось, что я его нашла. Нашла свою часть. Своё призвание, своё дело. Потом это ощущение бледнело. И я думала, что опять ошиблась.
А потом вспомнила слова из Евангелия:
«Если скажут вам, что Царство Божие — там или здесь, не ищите и не гоняйтесь, ибо Царство Божие внутри вас».
Всё прочее — дела, состояния, приобретения — либо помогает вам увидеть его, либо скрывает его от вас. Потому что мы ищем часть, хотя рождены наследовать всю полноту бытия.
… Поэтому я, пожалуй, погожу метаться и продолжу свои эксперименты с пластилином. Хотя стыд-то какой, сорок лет бабе, пенсия на горизонте, а она дурью мается…
А ну, цыц. А то паяльник включу!
