В нашей культуре не принято уделять слишком большое внимание собственному телу. Есть гораздо более насущные задачи: воспитание детей, семья, умственные занятия, духовная жизнь.
Но тело не перестает требовать своего. Нередко организм вдруг «ломается» без очевидных, лежащих на поверхности причин: человек начинает постоянно болеть без какого-либо диагноза. Что говорит нам наше тело и как его понять? Об этом размышляет психолог Марина Филоник – психотерапевт и супервизор Ассоциации Понимающей психотерапии, преподаватель Московского православного института св. Иоанна Богослова.
Марина Филоник
Переживание — не только эмоции
Сначала немного теории. В человеке все взаимосвязано, разделение на душу и тело весьма условно. Когда у нас что-то болит, мы страдаем и эмоционально. Верно и обратное: когда с нами что-то случается и мы переживаем эмоционально, душевно, это всегда так или иначе отражается на нашем теле.
Любые эмоциональные состояния имеют тот или иной соматический (телесный. — Ред.) — эквивалент. Обычно мы не приучены обращать на это внимание. И не всегда это явно ощущаем. Но подобной внимательности и чуткости можно научиться.
Как переживает тело, когда переживает душа? Для психологии переживания, школы Федора Ефимовича Василюка, в которой я выросла, переживание — очень важный термин, не просто житейское заявление: «Ой, я переживаю!». Нет.
Когда с нами что-то происходит, что-то нас задевает — радует, вдохновляет, расстраивает, обижает — происходит работа переживания. Что это такое? Ф.Е. Василюк говорит о том, что переживание — внутренняя деятельность, которая запускается в ситуации невозможности, то есть при невозможности реализовать что-то важное для человека (желания, стремления, смыслы). И эта деятельность ведет к обретению смысла.
Процесс переживания протекает на разных уровнях, в нем участвует весь человек целиком. Не просто «я — отдельно, чувства — отдельно, а уж тело — тем более».
Например, у меня сейчас есть некоторое чувство тревоги, оно сопровождается мыслями («смогу ли я прочитать лекцию, ведь я, кажется, недостаточно готова, у меня нет конспекта! А всем ли хватит стульев, не будут ли люди стоять?») и определенными телесными ощущениями — я чувствую некоторое сжатие в области диафрагмы, дышу не очень свободно. Я целостно переживаю свою тревогу. Может быть, ищу поддержки — слова приветствия, мне нужно кого-то знакомого обнять. Могу начать молиться, включаюсь в тревогу духовно.
Я дам несколько упрощенную модель уровней переживания (для психологов она была бы более сложной и научно выверенной):
Когнитивный уровень. Это — мысли. Не всегда они бывают здоровые. Иногда человека захватывают автоматические ложные мысли. Ну, например: «Я хуже всех» — смиренное, на первый взгляд, представление о себе. Эта мысль может бесконечно крутиться в голове, обрастая подробностями: «Боже мой, как я сейчас сюда войду? Здесь такие прекрасные люди, а я такая ужасная!»
Второй уровень — эмоциональный, уровень наших чувств. Тревога, интерес, трепет — одновременно их может быть очень много.
Третий уровень — бессознательное. Хитрая вещь, непонятно, где она расположена: то ли в голове, то ли в душе, то ли в теле? Однако в нашем психическом мире мы его выделяем. Это нечто, что я в данный момент либо намеренно не допускаю до своего мысленного взора, либо это нечто, мне недоступное для осознания — даже при волевом усилии с моей стороны.
В контексте психосоматики бессознательный уровень также важен. Так, вытесненный в бессознательное травматический опыт или внутренний конфликт, нечто такое, в чем мне трудно себе признаться, будет проявляться во многом в телесных симптомах.
И, наконец, последний уровень — телесный.
Что важно — в каждый момент своей жизни мы присутствуем на всех этих уровнях. Каждый из нас участвует в переживании целостно: мысленно, эмоционально, бессознательно и телесно.
Привет, невроз!
Если взять детские истории, то каждый из нас (тут мы эксперты) может вспомнить какое-нибудь неприятное родительское послание, повторяющееся из дня в день. «Не мешайся!», «у тебя руки не из того места растут!» (представляете, что будет с телом, если слышать это каждый день?), «ты все делаешь неправильно!»
Если ситуация разовая, ничего страшного. А если это каждодневная мысль? Ты из года в год «все делаешь не так», «мешаешься, не видишь, я борщ варю», «что ты здесь ходишь под ногами?» Что происходит с ребенком, с его телом?
Сжатие — очень важная реакция, она всегда присутствует в травме. Когда я такой маленький, неважный, лишний, формируются паттерные (повторяющиеся. — Ред.) мышечные зажимы. Тело научается принимать определенную позу. Когда тебе все время говорят: «Не мешайся!», странно было бы нести себя с гордо поднятой головой и прямой осанкой. Гораздо более аутентичной этому переживанию будет, например, сутулость. Тело учится располагаться в пространстве соответственно тому, что переживает человек.
Есть терапевтические школы, например, бодинамический подход Элизабет Марчер (но не только), которые изучают, как травматизация в определенном возрасте влияет на то, какие мышцы в теле имеют гипо- или гипертонус. Это проявляется в чуть заметных особенностях типичных поз и пластики тела. К вопросу о психосоматических заболеваниях: если я все время хожу «скрюченным», диафрагма давит на внутренние органы, живот выпирает, позвоночник изгибается — не надо быть врачом, чтобы понимать, что отсюда недалеко до развития определенных заболеваний. Это просто механика!
Все связано. Происходящее на уровне эмоций отражается на теле. Зная это, можно к переживанию, которое мучает человека, подходить с разных концов. Одни терапевтические школы — когнитивной направленности — работают больше на уровне мыслей. «Ваша проблема в том, что у вас есть искаженные убеждения, ложные мысли, которые вы не очень осознаете». Например, убеждения в своей изначальной «плохости». Тогда задача — это осознать и искать в жизни подтверждения более здорового взгляда на себя.
У нас действительно много малоосознанных, «кривых» убеждений, и бывает интересно их найти. Существуют целые «технологии»: например, специальные дневники. Когда тебе плохо, приходишь и пишешь — что я чувствую, что мне приходит в голову. И потом, если такие записи вести регулярно, можно увидеть повторение определенных мыслей.
Я знаю, например, свой невроз под названием «Куда ты лезешь? Кто ты такая?». Раньше я могла бы не осознавать этого, а сегодня умею с ним ладить. Очень важно быть свободным от подобных обесценивающих внутренних «персонажей», не позволять им владеть собой. Неосознаваемые мысли в большой мере влияют на человека — на всех уровнях, от когнитивного до телесного. Но когда я с этим голосом знаком, я становлюсь более свободным: «Понятно, опять пришла моя нездоровая мысль! Привет, мой невроз!»
Эмоциональный уровень очень важен. Надо учиться осознавать и называть — может быть, в присутствии другого, в присутствии группы — свои чувства. Что я сейчас чувствую, что со мной происходит? Это очень важный фактор в профилактике психосоматических заболеваний.
Люди, страдающие тяжелыми соматическими болезнями или, например, созависимые, как правило, имеют большие проблемы с осознанием своих чувств. Иногда человек совсем не знает: «Что же я чувствую?»
Психосоматика или просто грипп?
Психосоматика — этим словом сейчас никого не удивишь. Но все же давайте определим: когда мы говорим о психосоматике, а когда — нет?
У меня сегодня болит зуб, потому что вчера я была у стоматолога — есть явная и понятная внешняя причина. В тех случаях, когда имеется какой-то соматический (телесный) симптом, например, аллергия, язва, экзема, повышение температуры, а его медицинская причина неясна — тогда имеет смысл думать о психологическом измерении.
Это не определяется «за два хода», связь не всегда прямая — конкретное эмоциональное переживание не всегда влечет конкретное заболевание. Тем не менее, если человек ходит по врачам и не может понять, что с ним, стоит подумать о психических причинах, прежде всего, о последствиях какой-то травмы.
Как развиваются психосоматические заболевания? Как понять, что болезнь — последствие переживания? Разные школы и авторы дают разные ответы.
Из ряда причин первая, которую стоит выделить — конфликт. Например, между разными частями личности, одна из которых осознана, а другая — нет. В моем случае: я прихожу на лекцию и слышу внутренний голос: «Куда ты лезешь?» Не знай я об этом своем «герое», я бы просто понимала, что каждый раз перед публичным выступлением как-то нехорошо себя чувствую. Из обычного человека превращаюсь в униженно-неуверенного, появляются простудные симптомы и т.д. Я не осознаю́, что происходит, и могу даже начать заболевать перед каждым выступлением. Любимое дело!
Пример. До психотерапии я работала в бизнесе, в HR. Работа мне, как казалось, очень нравилась, но… я постоянно болела. Одна моя часть — сознание — говорила: «Это отличная работа, тебе она нравится!», другая, бессознательная — чувствовала нечто совсем другое. И с этой правдой о себе я не встречалась, но правда оставалась правдой. И реагировал организм: я болела.
Такая «партизанская война».
Права ли Луиза Хей?
Вторая причина — условно — «язык тела». Можно так сказать: слово отражает нашу внутреннюю реальность. Как мы говорим, так и есть, в теле и в душе. Мой научный руководитель, опираясь на труды классика отечественной психологии, Льва Семеновича Выготского, любил говорить, что у нас все опосредовано словом. Мы «словесные существа».
Какими могут быть «телесно-ориентированные», привычные порой, выражения? «Руки растут не из того места», «ноги не идут», «глаза б мои тебя не видели, уши не слышали!», «с глаз долой, из сердца вон». «Сердце болит», когда мы расстаемся с любимыми. И действительно, многие болезни сердца развиваются, как последствия «сердечных историй», особенно в возрасте. «Камень на шее, ноша на плечах» — представляете, какая жизнь у того, кто привык так о себе говорить?
Еще пример — человек постоянно повторяет: «Я не перевариваю того-то, этого» — а потом имеет проблемы с желудочно-кишечным трактом и походы к гастроэнтерологу.
Если мы знаем за собой типичные выражения, которые рефреном звучат в нашей жизни, произносятся постоянно и на автомате, стоит обратить на них внимание. У кого-то это — «камень на шее», у кого-то — «камень на сердце», у других — нечто или некто регулярно «сидит в печенках».
Может показаться, что есть прямая связь, например, если ты на всех кричишь в гневе или даже «тихо злишься», жди проблем с печенью. Есть очень популярные и очень подробные таблицы подобного рода (в них катаракта — это одно, а глаукома — уже совсем другое). Луиза Хей — классический автор такого подхода.
Безусловно, в нем есть важные и здоровые идеи. Например, от того, как человек привык стоять, можно предположить, что у него с психологической устойчивостью. Одного чуть толкни, и он отлетает. А другого не сдвинешь с места, так прочно он стоит на ногах, так ловко увертывается. И в жизни часто так же, как и в теле. Малая неприятность, а «неустойчивый» человек ее не выдерживает. Некоторые телесно-ориентированные школы с этим работают, например, учат человека физической устойчивости и, как ни парадоксально, затем он и в жизни становится более стойким.
Школа, в которой я воспитана, придерживается феноменологического подхода к причинам психосоматики. Нет готового ответа, мол, у тебя перекошено левое плечо и болит правая коленка — ну, все понятно. Нет. Я не знаю, что означает конкретно твоя боль в правой коленке. Мы с клиентом начинаем работать с его переживанием и выходим на личностный смысл того или иного телесного симптома. У одного человека это будет одна история, у другого — другая. Это личностно-центрированный подход.
Не мнимый больной
Третья причина психосоматических расстройств — условная выгода. Когда те или иные проблемы со здоровьем приносят «выгоду».
Специально никто болеть не хочет и не может. Но бессознательно это возможно. Заболевать каждый раз перед тем, как поехать к теще или выйти из отпуска на работу. «Ах, ты пришел домой так поздно, у меня поднялось давление!» — кому незнакома эта история? Отличный способ добиться результата. Если сказать: «Сынок, мне за тебя страшно, приходи, пожалуйста, до 22:00», — может не сработать. А поднявшееся у мамы давление работает, потому что чувство вины — мощнейший фактор. Какой ребенок желает своей матери проблем со здоровьем?!
Беда в том, что люди болеют на самом деле. Это не театр, не ложь. У них хорошо развит этот психосоматический механизм, и с этим тяжело работать, но не все безнадежно. Нужно выводить на уровень осознанности то, что происходит без осознания.
Поэтому, например, если вы знаете о себе, что для вас единственный работающий способ привлечь к себе внимание — это заболеть, чтобы все за вами ухаживали — попробуйте сломать эту «автоматическую схему». Рискните прямо, не в обход, сказать своим близким: «Мне так хочется, чтобы обо мне позаботились! Налили бы мне чая с малиновым вареньем, уделили бы мне внимание». Это будет «переписыванием нейронных связей» — так человек «сходит с проторенной лыжни», учась по-новому реализовывать то, чего добивался бессознательно через психосоматику.
Бессознательное трудно поддается коррекции. Пока я ничего не вижу, не слышу, не чувствую — что я могу с этим сделать? Ничего. Но если я учусь осознавать, тогда возможность менять появляется. Лишь бы было желание что-то изменить в себе…
Когда аукается прошлое
Четвертая причина психосоматических явлений — опыт прошлого. Пример мы приводили в начале: если ты все детство слышал «нездоровое послание» и тело много лет принимало соответствующую переживаниям позу, то потом это может «аукнуться» болезнями.
Но есть и другая вещь — феномен травмы. Как она развивается, можно ли что-то сделать, чтобы минимизировать ее последствия? Об этом мы подробнее скажем в самом конце, это важно.
По четвертому пункту только фиксируем, что это — недопережитый опыт травмы. И — это тоже очень понятно — люди, переживающие горе, утрату, как правило, болеют. Бывает, что переживания вроде не острые, а тело все равно страдает. Оно «помнит» все события прошлого.
Если у мамы были серьезные мысли о том, чтобы сделать аборт, а потом она передумала — тело ребенка это «помнит» (только тут не нужно перегибать палку и думать, что если у вас когда-то были подобные сомнения, то теперь вы «загубили» жизнь своего ребенка до его старости. Без гиперболизации!). И это может стать одной из причин — подчеркиваю, иногда, это не закон! — возникающих впоследствии депрессивных состояний и даже желаний суицида. Был этот «телесный» опыт, когда «меня не хотели», а теперь есть переживание на уровне эмоций, мыслей.
Относительно недавно появилась теория привязанности, которая взорвала психотерапевтический мир — оказывается, в первый год жизни ребенка его отношения с мамой становятся во многом базой для того, как будут строиться близкие отношения в будущем. Важен контакт с матерью, и витальным является его отсутствие.
Мы с вами — дети советской эпохи — рождались и куда попадали сразу после родов? На весы! Родился человек в мир, и первое место, куда его кладут, — это холодные железные весы. А акушерка — какой она была? Хорошо, если она любила детей и радовалась их появлению на свет! А если у этой акушерки уже десятые роды за сутки и ей все надоело: «Давай уже быстрее… так, отрезай… на весы. Сколько весит? Три пятьсот, записывай…». Представьте себя на месте ребенка: ты из уютной утробы попадаешь в мир, а там — вот эта тетка… А потом мы удивляемся, что жить не хочется порой!
Но, повторю, не будем гиперболизировать. Такой опыт — не клеймо, но какое-то значение это имеет.
Для ребенка в некотором смысле телесно равно эмоционально. Сколько сил мы тратим в психотерапии, чтобы человек заново пережил свою нужность: «Мир меня хотел, как хорошо, что я сюда попал!» Впоследствии мы имеем и духовное отражение недостатка самоценности: многим людям трудно поверить, что Богу вообще есть до них есть дело…
«Я буду, как ты»
Пятая причина психосоматики — идентификация, или отождествление. Это бывает нечасто, но встречается: я начинаю «заражаться» чужим симптомом.
Здесь нет никакой мистики. Идентификация бывает при уходе за близким тяжелобольным человеком — родителями, супругом, ребенком. В теле ухаживающего начинают проявляться те же симптомы, что и у умирающего, например, отеки, боли. Это не значит, что у него тот же диагноз, просто тело «идентифицируется» с любимым человеком.
Так бывает в случае тесных, симбиотических отношений. Каков смысл этого явления? Я как бы становлюсь «ближе» к тому, кого теряю, начинаю болеть вместе с ним, чтобы быть вместе до конца.
Шестая возможная причина — это внушение, явление тоже не очень частое. Авторитетный врач, который лечит вас уже 30 лет и ни разу не ошибался, вдруг говорит: «Мы нашли причину вашей симптоматики — острая сердечная недостаточность». И я верю ему без всякой критики, настолько, что у меня действительно начинаются проблемы с сердцем!
Это похоже на эффект плацебо в медицине. Не с каждым человеком это может случиться — у людей разная внушаемость и разная степень соматизации — но для кого-то возможно подобное развитие событий.
Огонь на себя
Седьмой пункт можно обозначить как аутоагрессия, когда болезнь выполняет психологическую функцию самонаказания.
Бывают люди, которые бесконечно бьются обо все углы, сталкиваются с прохожими, хотя у них в действительности нет никаких нарушений координации, постоянно режут себе руки, готовя обед, и так далее. Иногда такие вещи интерпретируются как бессознательное желание себя «наказать», причинить себе вред и боль.
Поскольку процесс бессознательный, обнаружить его сложно. Как правило, внутри окажется какая-то негативная мысль — «я плохой», «я не имею права жить», «нет мне прощения!» — загнанная внутрь агрессия, которую человек запретил себе транслировать вовне («нельзя злиться на людей!»). Но агрессия никуда не уходит, и, не осознанная человеком, направляется на себя.
Но не думайте, пожалуйста, что каждый раз, когда вы поставили себе синяк — это вытесненная агрессия! Повторю, здесь нельзя проводить прямых параллелей. Но так — бывает.
Травма: можно ли ее избежать?
Я обещала поговорить о травме в контексте психосоматики.
Последние лет семь я занимаюсь телесно-ориентированной терапией травмы, этот подход мне близок и интересен. Другими словами, это включение телесных аспектов в работу с переживанием.
Как формируется травма и что это вообще такое? Я буду опираться на школу, в которой «выросла» и воспитана, это Понимающая психотерапия Федора Ефимовича Василюка, работа с переживаниями. Позже я училась соматической терапии травмы по Питеру Левину.
В психотерапии есть два подхода к оценке травматизации. Один из них меряет серьезность травмы по степени тяжести события: если ты пережил смерть родственника 1-й степени близости, то у тебя травма такого-то уровня, если ушел из жизни приятель или двоюродный брат, то это — травма другого уровня. Есть согласная с этим обывательская точка зрения, что травма является следствием лишь какого-то действительно страшного, экстремального события: умер близкий человек, случилось пережить катастрофу или стихийное бедствие, войну.
Это кажется очень логичным, но это не так. Есть и другой подход.
Приведу пример (забываю все время, в какой из катастроф последних лет это случилось). Обрушился дом, и под завалами осталась группа детей. Через какое-то время их извлекли, спасли. У всех детей сформировалось ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство. У всех, кроме одного ребенка. Как вы думаете, почему? Этот ребенок, пока другие пребывали в шоковом состоянии, пытался найти выход, предпринимал какие-то действия, не сидел на месте.
Подобным вопросом задавался Виктор Франкл: почему в одинаковых для всех условиях концентрационного лагеря одни люди деградируют до уровня животного, другие — возвышаются до уровня святости?
Оказывается, не внешние условия сами по себе определяют наличие травмы и ее уровень.
В животном мире есть три реакции на опасность: бегство, замирание (например, прикинуться мертвым и так спастись) и нападение. Так вот, человек реагирует так же. Опасность может быть как физической (катастрофа, война), так и эмоциональной (мама снова расстроена и говорит: «Не мешайся!», папа пришел домой пьяным). Так вот, как правило тогда, когда мы отреагировали на нее замиранием, формируется травма.
Это наш физиологический уровень. Ребенок, который искал выход из-под завалов, не был в замирании — остальные были. Поэтому он один избежал ПТСР.
Как это можно перевести на наш язык, на наш опыт? Если я не блокирую процесс переживания, позволяю ему течь, тогда, скорее всего, травма не сформируется. Она возникнет тогда, когда процесс переживания «замораживается»: человек не чувствует то, что соответствует ситуации.
Классический пример — с утратой. После расставания или смерти близкого человек горюет. Если это происходит бессознательно, срабатывают «защиты»: «Я не хочу это переживать и чувствовать», и переживание уходит в бессознательное и в тело. Я могу жить так, как будто ничего не произошло: у меня умер близкий человек, а я хожу по магазинам, выбираю себе помаду. Переживание не протекает так, как должно было бы, тело не совершает ту работу, которую хотело бы совершить. Эмоции заморожены. И все это приводит к соматическим симптомам.
Итак, к травме приводит не сама ситуация, а моя реакция на нее.
Посмотреть на себя, чтобы себя понять
Как тело участвует в формировании травмы? Как нам понять, есть она у нас или нет?
Есть точка зрения в терапии травмы: надо посмотреть, что происходит с человеком на уровне тела, когда он всерьез, не «по касательной», начинает вспоминать пережитые события. Если он рассказывает о них спокойно, — возможно, травма не сформировалась, или она уже пережита. Тяжелое событие стало фактом биографии, оно позади.
Но когда травма жива, происходит иное: рассказчик погружается памятью в событие, а его тело выдает симптомы активации травмы. Их четыре: беспомощность, диссоциация, гипервозбуждение, сжатие.
Может быть, проявятся не все четыре сразу, но какие-то из них обязательно будут. Причем время, прошедшее с моменты травмирующего события, неважно: это может быть один день или 20 лет. Травма способна храниться в «подвале подсознания» десятилетиями. И что поразительно — она «знает», в чьем присутствии можно «выйти из убежища». Это потрясающая вещь! Бывает, человек переходит от терапевта к терапевту, пока наконец не почувствует: «Вот, с ним я могу прожить эту травму». И травма — выходит из «морозильника», иногда очень неожиданно, наподобие взрыва.
Беспомощность. Ключевая вещь, мощный фактор формирования травмы. Тот ребенок, который пытался выбраться из-под завалов, не был беспомощным, это важно. Мне может быть очень страшно, но я не бессилен. Даже «дать деру» лучше, чем сдаться — ты хоть что-то сделал!
Беспомощность может проявляться и эмоционально, и телесно.
Диссоциация, или расщепление. Я отделяюсь от своего переживания. Например, человек может с абсолютно спокойным лицом рассказывать о перенесенном им тяжелейшем событии, выдвинет 33 теории, приведет 5 «этажей» рефлексии и 10 цитат разных авторов, философскую и антропологическую подоплеку… а эмоций — никаких. Отдельно — голова, отдельно — все остальное.
Или он может не чувствовать каких-то частей тела, например, нередко «нет» плеч или бедер. Или нет ощущения симметрии тела. Нарушено целостное ощущение тела.
Гипервозбуждение всегда сопровождает ситуацию опасности. Тот, кто бежал или нападал, свое гипервозбуждение реализовал, разрядил его мощную энергию. Поэтому так важна активность! Если же человек «замер», то разрядки энергии не произошло (и гипервозбуждение никуда не делось, а осталось в теле).
И последняя реакция — сжатие. Тоже обязательное явление при травмах. Помните реакцию ребенка на постоянно слышимое «Не мешайся!»? Если его реакцией не было бегство или нападение, не было динамики переживания, то сжатие — остается, порождая в будущем соматические проблемы.
Что я сейчас чувствую?
Как некую профилактику психосоматики можно предложить простую вещь — уделять внимание своим чувствам и своему телу. Попробуйте спросить себя: «Что я чувствую в той или иной ситуации? А сейчас?», а дальше: «Как это проявляется в моем теле?» Не зажато ли оно где-то? Свободно ли я дышу? Чего телу сейчас хочется? Прыгнуть? Потянуться? Сжаться в комочек? Очень важно назвать это словами.
Как мало мы в обычной жизни уделяем внимание своему телу! Это не принято в нашей культуре. Тело — если не «источник греха», нечто почти неприличное, то, по крайней мере, вторичное, неважное. Надо же заниматься чем-то более достойным: умственной, духовной работой!.. И как бывает важно уделить хотя бы минуту внимания своему телу и сделать то, о чем оно просит.
Лекция проходила под эгидой психологической службы храма Косьмы и Дамиана в Шубине.
Подготовила Юлия Посашко
