Как следует утеплившись, мы отправились на поле.
Мимо летней конюшни, представлявшей из себя неотапливаемую металлическую конструкцию-ангар. Зимой там хранились запасы сена.
Мимо моего первого тренотделения. Мимо пустующего плаца Школы верховой езды: на открытом воздухе Школа занималась только в тёплое время года. Мимо двухэтажной спортивной конюшни.
На внешней дорожке поля, как обычно, было оживлённое движение. Здесь шла работа тротом и размашкой. По самому краю наездники вышагивали вспотевших лошадей.
Подождав удобного момента, мы перебежали внешнюю дорожку и остановились на разделительной насыпи перед второй, ледяной. Кроме наc с Ниной посмотреть на заезд собрались люди из других тренотделений, но в целом немного: человек шесть-семь. Нина поздоровалась со знакомыми, и они принялись обсуждать какие-то местные новости. Я скромненько отошла подальше, чтобы не подслушивать. Хотя мне, конечно, в настоящий момент было не до сплетен.
Сейчас, перед заездом, ледяная дорожка была пуста. Все участники находились на третьей, откуда вскоре им нужно было отправляться к старту.
Вдали шумели трибуны. На таком расстоянии и в такой толпе невозможно было различить отдельных людей и отдельные голоса.
Мимо нас проехала стартовая машина: небольшой пикап, к которому была приделана большая такая штуковина, похожая на крылья самолёта. Только располагались они не по бокам, а сзади, и их плоскость была не параллельна земле, а перпендикулярна. Это был стартовый выравниватель заезда. Метров за сто до начала дистанции лошади выстраивались в шеренгу за ним и до самого старта бежали вровень, постепенно набирая скорость. После удара стартового колокола машинка быстро прибавляла, отрывалась от заезда и сворачивала с дорожки.
— Четвёртый заезд, на старт! — провозгласил диктор, после чего последовало объявление участников: номер, кличка лошади, фамилия начальника тренотделения, фамилия выступающего наездника и цвета его камзола.
Третья дорожка опустела.
Хотя мы и стояли на насыпи, она не была достаточно высокой для того, чтобы мы могли хорошо видеть старт. Финиш, соответственно, тоже. Мы находились ровнёхонько посередине дистанции. Мы с Ниной обе, к тому же, были близоруки, но очков не носили. Люди с хорошим зрением могли видеть головы лошадей, выстраивающихся за медленно едущим уравнителем.
Раздался звон стартового колокола — и сразу мощный вопль трибун. Даже здесь, в полукилометре, сила звука впечатляла. Неудивительно, что лошадям затыкали уши. Хотя некоторые особенно нервные всё равно могли понести, сбившись в галоп, ещё до столба. В этом случае заезд прерывали и возвращали на старт.
Как только машина-уравниватель уходила в отрыв, между участниками заезда начиналась ожесточённая борьба за позицию.
Не нужно быть крутым математиком, чтобы понимать: внутренняя окружность беговой дорожки, ширина которой составляла метров десять, короче, чем внешняя. Поэтому лошадь, имеющая в заезде первый номер, находится в наиболее выгодных условиях, чем та, чей номер шестой. Первый номер с самого старта идёт по внутреннему диаметру — «по бровке», и ему достаточно не дать обогнать себя до поворота, что не так уж и сложно, учитывая, что до поворота недалеко. Потому что в повороте конкурентам придётся обходить его «с поля» — то есть с внешней стороны, тем самым удлиняя дистанцию. Впрочем, обход в повороте не лучшее решение. Гораздо умнее будет попытаться сделать это на длинной прямой, до второго поворота.
То есть самое интересное будет происходить именно там, где стоим мы.
Четвёртый заезд, сопровождаемый воплями трибун, вошёл в поворот. Негромкий удар колокола обозначил конец первой четверти дистанции.
— Бег ведёт Гранит, — сообщил голос из громкоговорителя, — на втором месте Унция. На третьем Метеор. Четверть пройдена за шестьдесят три и восемь десятых секунды.
Повернув головы налево (направление заездов всегда было против часовой стрелки), мы напряжённо всматривались вдаль.
Из-за поворота показалось и начало стремительно расти тёмное пятно. Куча-мала, приближаясь, распадалась на отдельные фигуры. Уже можно было различить масть лошадей, позади них яркими вспышками мелькали камзолы наездников.
Я ещё никогда не наблюдала заезд так близко. Я подумала, что смотреть бег с трибун, может быть, и удобнее. Но вряд ли оттуда можно вот так же ясно ощутить тот жутковатый восторг, который щекочет всё тело, от затылка до пяток, когда почти что прямо на тебя с чудовищной скоростью надвигается могучая стихия.
Мощные рысаки с оскаленными мордами, охваченные безумием состязаний: люди давали им взаймы свою логику, но главенства в парах сейчас уже не было.
Заезд прижался к бровке. Трое бежали вдоль неё, ещё трое — пытались обойти «с поля». Когда заезд поравнялся с нами, Нина огорчённо охнула.
— Партита в «коробке»! — пояснила она, перехватив мой недоумевающий взгляд.
Я, конечно, видела, что Партита несётся по бровке, сразу за лидером. Значит, им с Шефом удалось изменить свою невыгодную пятую позицию, и довольно быстро. Но вот потом…
— Их закрыли справа и прижали к бровке, — хмуро объяснила Нина. — Сзади они тоже закрыты. Спереди лидер.
— Глухо, — сочувственно сказал кто-то.
— Никак, — подтвердил кто-то ещё.
Снова удар колокола.
— Бег ведёт Гранит. На втором месте Метеор. Унция выходит на третье место. Четверть пройдена за шестьдесят семь и восемь десятых секунды.
Разноцветные спины наездников скрылись в сверкающих на солнце искрах ледяного крошева. Мы грустно смотрели им вслед.
Впрочем, у меня отлегло от сердца: уж теперь я точно не окажусь виноватой. Не я же виновата в том, что Партита попала «в коробку».
Третий удар.
— Бег ведёт Гранит. На втором месте Метеор. На третье место выходит Партита. Четверть пройдена за…
— Что?! — изумились все.
— Ни фига себе, — сказала Нина. — Но как?!..
Я только поняла, что Шефу как-то удалось вывести Партиту из ловушки и получить свободу манёвра.
Оставшаяся минута с небольшим прошла во всё нарастающем шуме трибун. Мы же стояли в гробовом молчании, в каковое погрузила нас неизвестность происходящего. Хотя происходило явно нечто неординарное — судя по тому, как орали зрители.
Финальный колокол.
— Бег на первом месте закончил пятый номер Партита, — позвучал бесстрастный голос диктора.
Дальше я уже не слушала…
— Бежим! — толкнула меня Нина.
Я только успела сообразить, что нам нужно быть в отделении раньше, чем туда вернутся наши победители.
Перебежав внешнюю дорожку (Нина, заметив, что я нахожусь в несколько изменённом состоянии сознания, тащила меня за руку, чтобы я не попала под копыта), мы рысью преодолели оставшееся расстояние и успели скинуть валенки и телогрейки минуты за три до того, как с улицы раздался пронзительный вопль Шефа:
— Ийэпп! Эй!
Я так и не поняла, что была за манера так орать перед воротами. Ну, то есть, «эй» — понятно: это для нас, персонала, мол, открывайте скорее, мы приехали. А что значило это «ийэпп»… Похоже, это было адресовано лошади. Мол, всё, успокойся, мы уже дома. Мне всегда казалось, будто все, кто выезжал в качалках на дорожку, неофициально соревновались: у кого вопли получаются громче и противнее.
Наездники распахнули ворота, и в конюшню возбуждённо пританцовывая, вошла Партита. Я заметила, что Шефу всё ещё приходится удерживать её на вожжах.
Я подошла к лошади и взяла её под уздцы, как обычно. То есть попыталась. С первого раза мне не удалось: Партита вскидывала голову, пена с её морды летела во все стороны. Глаза сверкали, из раздутых ноздрей валил пар.
Её было невозможно узнать. Вся её неказистость куда-то подевалась. Теперь, когда я очнулась от дурного сна глупых страхов, я вспомнила её на дорожке, в драматические мгновения середины дистанции. Доселе дремавший боевой дух преобразил Партиту совершенно. Дочь чемпионов, рождённая не для спокойствия и полумрака тихой жизни, а для скорости, сражений и побед…
Партиту выпрягли, разобрали, потом Нина взяла скребок — изогнутую полосу из нержавейки — и с силой провела им несколько раз по бокам, плечам, крупу и брюху Партиты, отжимая мокрую шерсть. Пот стекал со скребка на асфальтовый пол с громким плеском. Под Партитой образовалась лужа. Партита, всё ещё взволнованная забегом, не выглядела утомлённой.
— Не набегалась, — проворчал Шеф, хлопая кобылу ладонью по мокрой шее, и в его скрипучем голосе слышалась нежность.
— Кормилица наша, — пропела Нина, одним ловким движением избавляя Партиту от сложной уздечки.
Заменив её недоуздком, Нина вручила мне сложенную попону и кивнула на денник:
— Давайте дальше сами.
Я взяла Партиту за недоуздок и, заведя внутрь денника, пристегнула к цепочке. Потом надела на кобылу тяжёлую утеплённую попону. В конюшне было прохладно, разгорячённая лошадь могла и заболеть.
— Ну вот, — сказала Нина, когда я, от души угостив Партиту сахаром, вышла в коридор. — Видишь? Я же говорила, что она сегодня пробежит лучше всех! Потому что ты у нас молодец!
