— Так, Оля Петрова. Где она? — громко и властно провозглашает педагог и директор студии танца и вокала, которая за пять лет не запомнила всех детей в лицо. Мой ребенок робко встает с гимнастического коврика и под взглядами детей и родителей, пришедших на показательный урок, слегка ссутуливается и опускает глаза в пол.
— А, вот. Ну что тут сказать. Посмотрите, как она стоит, — педагог, саркастически утрируя, изгибает свою спину колесом, изображая дочь. По залу проносится легкий смешок. Оля ссутуливается еще больше. — Как стоит, так и занимается!
Она говорит это уже во второй раз. Не знаю, специально или случайно — когда не помнишь всех в лицо и обладаешь поднебесным самомнением, кажется, что схватываешь суть ребенка по его позе, — но неделю назад на открытом уроке по другому предмету она так же передразнила Олю и сказала примерно то же. Я чувствую, как кровь сначала отливает от моего лица, а затем с шумом возвращается обратно, пульсируя в ушах.
— Извините, вы уже во второй раз говорите то же самое, — мой голос производит эффект раската грома. Все замирают и в ужасе поворачиваются ко мне. Авторитет Нонны Альбертовны настолько высок, ее слово настолько всегда последнее, что даже мысли перечить ей ни у кого не возникает. Хотя нет, о чем я. У некоторых возникала, и они, уходя, высказывали, видимо, все накипевшее — о чем нам иногда сообщалось на собраниях (конечно, с ремаркой, что потом они возвращались и, извиняясь, умоляли их восстановить). — Неужели не найдется ни одного доброго слова в ее адрес? Я вижу, как она старалась и довольно многого достигла за год. В любом случае, мне кажется, лучше говорить о каких-то конкретных ошибках ребенка наедине, а не во всеуслышание.
Нонна Альбертовна испепеляет меня взором. Я выдерживаю взгляд, изо всех сил стараясь придать лицу спокойное и дружелюбное выражение. Пауза становится мхатовской.
— Ну что ж, — произносит она ледяным тоном. — Если такая реакция, я больше ни про одного ребенка ничего не скажу. Кому интересно, подходите ко мне после занятия.
— Ну зачем же всех наказывать? — пытаюсь перевести я в шутку. Но локомотив уже разогнался, тормозов давно нет — педагог быстро прочитывает оценки остальных детей и заканчивает урок. Я, стараясь не смотреть на других родителей, выстраивающихся в очередь к Нонне Альбертовне, быстро выхожу в коридор.
Мы пришли в этот образцово-показательный коллектив, когда Оле было 3 года. Пластичная и музыкальная с младенчества, она попала сразу на 3-й тур отбора и поступила. Я знала, что студия «известна в городе» и что там «все жестко». Но относила «жестко» к старшим студийцам — конечно, там нужна дисциплина, и строгость педагогов будет оправданна, думала я. Но на первом же открытом уроке была поражена — и даже несколько раз включала видеозапись, чтобы зафиксировать, как мужчина-педагог орет (другого слова не подобрать) на малышей 3-4 лет.
Да, нам давали подписывать бумагу, что педагог в классе, где музыкальное сопровождение и большая площадь, имеет право повышать голос до скольки-то децибел. Потому что, как говорила та же директор, некоторые родители уже жаловались на это «в инстанции». Подразумевалось, что эти родители скандалисты, а их дети — бездарности. Я подписала бумагу, но на том уроке была поражена и изредка посматривала на родителей, на чьих детей орал тренер. Родители неискренне хихикали, типа «ну наш-то да, не очень старается». Я сидела как на иголках и думала: если сейчас он заорет на Олю, я встану, возьму ее за руку, и мы уйдем отсюда навсегда.
Тогда он не заорал, и к Оле — повезло — относился неплохо, даже хвалил. Возможно, так применяется метод «кнута и пряника». Странно, что многие дети любят таких педагогов, мол, они неравнодушны, хотят «как лучше». Возможно, настрой родителей этому помогает:
— Вы видели видео с их отчетника? Какой это уровень, обалдеть! Конечно, педагоги стараются держать марку, и дети должны это понимать и тоже стараться, если хотят чего-то добиться! А иначе никуда не попадут…
«Старайся, если хочешь добиться, а не то…» — девиз этой студии. Как и многие другие «государственные» коллективы, где «бесплатно, но уровень!», они действуют по принципу, который я в душе негуманно назвала «пушечное мясо». В классе 30 человек, 15 из них оказываются наиболее старательными (остальные 15 — «а не то…»), они первый состав, репетируют главную роль, чтобы потом уже из них на конкурс отобрать 5. Чувствуете пропорции? Тридцать — и пять. При этом всем остальным надо обязательно ходить на все репетиции, посещать все занятия (3-4 раза в неделю по 3-4 часа, в том числе в выходные). Потому что: «А вдруг Яна заболеет? Надо чтобы все знали партию». В такой ситуации неминуемо возникает атмосфера жесткой конкуренции и соперничества, и волей-неволей ловишь в себе радостное воодушевление, узнав, что гипотетическая Яна все-таки заболела.
Моя Оля ни разу не попадала в первый состав, но мы не очень расстраивались: «Ну, что делать, видимо, у девочек лучше получается, может, в следующем году получится и у тебя». Ребенок мой достаточно честолюбив, и мне приходилось периодически вести с ней разговоры о том, как важен процесс, что не всегда в жизни ты будешь первой и так далее. Но когда на пятом году обучения дочка не попала ни в спектакль, ни на конкурс, ни вообще куда-либо — ее не поставили даже третьим зайчиком в пятом ряду, ей просто не нашлось места на сцене, — я задала в родительском чате вопрос: «А почему выбирают одних и тех же? И чаще всего — детей мам из родительского комитета? А мы не можем поучаствовать даже статистами?». Тут же началась перепалка на 300 сообщений, где одни мамы (детей, которые попали в спектакль) учили меня жить: «значит, ваш ребенок плохо старался» или «не делайте из этого проблему, и у ребенка не будет проблемы». А другие мамы (не попавших детей) поддерживали — «да, я тоже хотела бы понять, почему до нас никак не доходит очередь» или «разве не могут все дети выступить просто перед родителями?». Пожалуй, моя вина в том, что я струсила и не пошла «наверх» спросить об этом педагогов и объяснить (хотя студии 20 лет, и странно, что они до сих пор этого не поняли), как важно ребенку показать плоды своих трудов. Не знаю, случайно ли так получилось с моей дочкой, или это была «месть» за мое высказывание на отчетном уроке, но на новогоднем представлении она единственная из всего класса сидела в зале, не попав ни в один номер, и смотрела на своих наряженных и загримированных подруг.
Все мы слышали о кружках-вампирах. Где педагоги — местечковые «звезды», к которым родители несут свои жертвоприношения. Где все должны стремиться «к уровню, а не то». Где уже в начале года запугивают: «Если вы пропустите 3 урока подряд, хоть по болезни, хоть по какой причине, то вы уже точно не попадете на конкурс, не обижайтесь». Где повышать голос на занятиях, унижать и передразнивать детей считается педагогическими приемами. Где на занятии нельзя плакать и выйти. Где все эти орущие преподаватели — заслуженные и кандидаты чего-то там. И это не только наша проблема. Процитирую реплики из обсуждения темы в одном сообществе (города разные):
«Попала в неприятную ситуацию. Дочь ходит на танцы в местный ДК. Вокруг этого кружка сложилась не очень здоровая атмосфера: крайне амбициозная руководительница, которая поощряет подарки себе любимой. Мамы в нашей группе на все согласны, ведь есть вероятность, что девочек возьмут на какой-нибудь конкурс или выступление. Я в общем хоре восторженных голосов не участвую, так как не вижу особой любви к детям, а дочка ходит больше из-за подружек».
«На самом деле везде так, мы платим маткапиталом за занятия, так преподаватель в упор не видит детей, позволяет себе оскорблять и доводить до слез, давно бы забрала, но дети очень любят танцевать».
«Мы решили, что будем уходить, подумала, что психическое здоровье мое и ребенка гораздо важнее всех “достижений”. Но это хамство не хочу на тормозах спускать. Считаю, что родители сами формируют такую среду, в которой педагоги чувствуют себя солнцеподобными и вправе унижать детей».
Но ушли мы даже не после того, как моя дочка с окаменевшим лицом сидела в зале, наблюдая за своими подружками в роли зайчиков и мишек. Я приняла окончательное решение забрать ее после случайного диалога с бойкой девочкой Соней из их класса — кстати, одной из тех, кто постоянно участвует в конкурсах и выступлениях.
— Оля, ты чего такая грустная?
— Петр Иванович наорал на меня сегодня, я заплакала, а он отругал, что нюни распускаю.
Соня, встревая:
— Они на всех нас орут! И бьют!
— Как это?!
— Да, бьют! Если мы ногу тянем плохо, Петр Иванович как стукнет по ноге!
Да, я сама видела на открытом уроке, как тренер шлепал по недостаточно вытянутой ступне или невыпрямленной коленке. Но меня поразило слово «бьют» в этом контексте! Если децибелы можно измерить и проверить, соблюдается ли норма, то как проверить силу и «настроение» шлепка — дружественный, шуточный, направляющий, карающий? И самое главное: каковы будут последствия для будущей женщины, когда ощущение «он меня бьет, потому что я делаю что-то неправильно, сама виновата» ею с детства принимается как норма?
«Ясно», — сказала я, и мы больше не приходили в эту студию. Примечательно, что никто не позвонил, не спросил, почему мы перестали посещать занятия. Педагоги, с которыми мой ребенок отзанимался бок о бок почти пять лет, будто не заметили, что мы исчезли…
Дочке было грустно расстаться с коллективом, в котором она провела столько времени. И для меня это был большой стресс — ведь я водила ее туда, переживала, занималась с ней дома. Даже этот текст я хотела написать полгода назад, но не смогла, так сложно это воспринималось мною. Сейчас дочь ходит в другую студию. Мы диаметрально сменили направление занятий, из прежних навыков пригодилась лишь растяжка. Спустя два месяца тренировок преподаватель сказала, что скоро отчетник. «А разве нам можно?» — удивились мы с мамой еще одной новенькой. «Да, пожалуйста, если вы хотите» — был ответ.
Пусть это не образцово и не показательно. Тут нет призов и титулов. Но — вот дочь в гриме кошечки выполняет те три упражнения, которым она успела научиться, тут настоящая сцена, свет, «дым», звук, волнение перед выходом, аплодисменты, фотографии, видео для родных! Мы счастливы. И я не хочу больше никогда связываться с кружками-вампирами.
И вам не советую.
