Ульяна с детства знала, за кого выйдет замуж. Соседский мальчишка Артем приглядывал за ней с самого рождения. Он был старше её на целых семь лет, родители дружили семьями.
И те и другие кочевали вслед за оленьими стадами, так, постепенно перебрались из Республики Коми в Ханты-Мансийский округ, но тут случилось несчастье — внезапно умер отец, мать стала воспитывать детей и справляться по хозяйству одна. Детей учиться в школу не отдала, боялась, что те, освоив грамоту, захотят «легкой» жизни в городе и некому будет приглядывать за стадом, а оно было немалое — двести пятьдесят или двести семьдесят голов.
Ульяна слыла работящей девушкой, и это ускорило свадьбу. Артем хоть и считался самым красивым во всей округе, но сердце только для нее берег. Пошла она в дом мужа на правах невестки, старшие им отгородили уголок в чуме, и стали молодые жить счастливо, успевал Артем еще и теще своей помогать, та не могла нарадоваться на зятя.
«Денег нам в те времена не давали, — рассказывает собеседница, — все, кто сдавал в колхозы оленей или рыбу, получали просто палочки, вроде как трудодни. На каждого человека была своя норма. А на том разве разбогатеешь?»
Мечтали с мужем о своем оленьем стаде, о будущей хорошей жизни. А тут война, вестовой приехал прямо на стойбище, всех обошел, раздал повестки. Из некоторых семей даже по двое мужиков взяли. Это несмотря на то, что оленеводам по закону того времени полагалась бронь. «Если б председатель колхоза Василий Попов был порядочным человеком, он бы за наших мужиков заступился. Этот грех на его совести», — выдает давнюю обиду Ульяна. Стали Артема на войну провожать. Дали малицу с куньей подкладкой, чтобы тепло было, заказали у портного унты с беличьей оторочкой. В заплечный туесок положили вяленого мяса, сушеной ягоды, сухарей…
В назначенный срок приехал к призывному пункту обоз с уполномоченными, а они все как один на русском говорят, язык ханты даже приблизительно не понимают. Увезли новобранцев. На стойбище ни одного письма не пришло, северные воины не знали грамоты. Весточки с фронта все-таки просачивались, кто ездил в район — тот и передавал, ну и от себя что-то добавлял. Тем и жили.
Солдаток в колхозе не жалели. Жена при муже, как огонь в чуме, ни один ветер не страшен, а как чума нет, кто угодно его потушит, даже ветра не надо. Пришлось Ульяне осваивать мужскую работу — сено заготавливать летом, а зимой возить на оленях тяжелые грузы в поселок. Жила по-прежнему в доме родителей мужа, и хотя свекровь её не обижала, самая тяжелая работа ей все равно доставалась. Это несмотря на беременность. Дочка-красавица, вылитый папа, родилась точно по заказу. Глаза большие, умные.
Много дней и ночей проплакала молодая мать, думала о муже. Да разве можно такому исчезнуть бесследно?
Вот и война закончилась. Стали возвращаться в свои стойбища мужики. Кто без руки или ноги, а все одно радость. Ульяна, значит, давай мечтать, что если её Артемка вернется таким, она будет ухаживать за ним, как за маленьким, с рук кормить. А если без глаз — станет смотреть за него и говорить, какое всё красивое и какая уже большая дочка… А если он не будет слышать, будет рисовать ему, что и как. Этим и жила. Надежда и мечта давали силы.
От свекрови ушла, вернулась к матери, потому что она жила ближе к берегу, а Ульяна привыкла встречать пароходы, каждый раз мечтая увидеть одного-единственного пассажира, готовая в любое время броситься ему шею, ощутить родной запах. А мужа все не было и не было.
«После войны путных мужиков не осталось, война хоть и далеко прошла от Сибири, но выкосила тут все подчистую, — делится собеседница. — Бывало, идет такой…ростом с дверную ручку, а смотрит великаном. У русских я слышала пословицу — на безрыбье и рак рыба, тут даже не раки были… так, скользкие улитки. Но это даже хорошо, не было глазу за что зацепиться, честь уронить, никто не станет после муксуна есть окуня. А потом все думаю, вдруг Артем в плену, там ведь можно томиться и двадцать, и тридцать и боле лет…»
Свою дочку солдатка отдала в школу. Пусть учится. Сама тоже научилась шить меховую одежду, шапки, унты, кисы — «как в ателье, а то и лучше». Со временем выучила русский язык. Но ждать не перестала. Все время в шкафу у нее висела мужская одежда, верхняя и нижняя, на то случай, если вдруг Артем придет, во что она его оденет? Сначала ждали его расписные бисером малицы. Потом костюмы, пиджаки. Потом китайский пуховик. Было и кожаное пальто. Каждые пять-шесть лет Ульяна меняет гардероб, носки вот давно одни и те же. «В пятьдесят шестом году куплены, а этих, синих… целых четыре пары в семьдесят пятом по талонам выдавали. Но у меня есть свои в запасе, если что, то их дам, не жалко…».
Дочка выросла, вышла замуж, внуки закончили МГУ. Хвастает: «Наташка даже с красными корочками».
Несколько лет назад зять послал запрос в Министерство обороны и получил ответ, что Артем пропал без вести в 1943 году. А как это — пропал? Значит, все-таки сны правильные, и он живой. Муж ей часто снится молодым и красивым, и сердце так стучит после этих снов.
«Может, он прожил другую жизнь с другой женщиной и под другим именем — делится со мной, — ну не верю, что мог мой Артем погибнуть. Тогда бы прямо написали: погиб там-то и так-то. А пропал, значит, мог спастись… Тогда почему столько лет молчал? Я ему всё простила. Только б увидеть теперь, перед смертью…»
Она еще что-то шепчет, но я, к сожаленью, плохо знаю язык ханты, разобрала только про любовь, душу, сугробы, женщину…
