Пришла осень. В восьмой класс — который на самом деле был седьмым, но поскольку в наше время после третьего класса почему-то шёл сразу пятый… — я пошла в другую школу.
В Хоровую капеллу мальчиков.
Объясняю.
Хоровая капелла мальчиков им. Судакова — это такая школа (была — оптимизировали), где под одной крышей сосуществовали (не слишком мирно) общеобразовательная и музыкальная.
То есть расписание уроков могло выглядеть, например, так:
- Алгебра
- Геометрия
- Сольфеджио
- Русский язык
- Музыкальная литература
- Химия
- Хор
- Хор
И не помню, сколько раз в неделю фортепьяно. То ли два, то ли три. Но это уже на продлёнке — для тех, кто жил далеко. Тех, кто жил близко, в расписание вставляли ближе к ночи. А я жила в соседнем дворе, куда мы переехали из Бибирево в ту пору, когда в эту школу в первый класс пошёл мой младший брат.
Мой старший брат тоже когда-то окончил именно эту школу. И меня, как их сестру, было решено допустить к обучению в мужской школе — в виде исключения.
Не единственного, кстати. В каждом классе имелось по паре девочек — чтобы мальчики не одичали окончательно. Наглядными пособиями для пацанов становились либо такие же сёстры учеников, как и я, либо дочери преподавателей.
Так вот, мне «повезло»: я оказалась единственной девочкой в классе, который с самого первого класса учился без девочек вообще.
Первые пару месяцев было стрёмно. Пацаны реально не понимали, что я такое. И как на меня реагировать. Поэтому реагировали как уж могли. И однажды я пришла домой и сказала, что в это бандитское логово больше не пойду. Что пусть меня переводят в параллельный, где девчонок было аж четыре.
Родители имели разговор с директором, и меня перевели. Но я успела поучиться с параллельным классом лишь неделю. Потом директор имела разговор с делегацией родителей пацанов из моего бывшего. Родители умоляли «вернуть нашу девочку». И уверяли, что уже провели со своими буйными наследниками разъяснительно-воспитательные мероприятия.
Меня перевели обратно.
Похоже, мероприятия действительно имели место. Пацаны присмирели раз и навсегда. Больше никто не кидался в меня стульями, не пытался впечатать в стену партой и выкинуть мои вещи в окно. Потом меня обрадовали, что с нового полугодия у меня будет напарница — тоже чья-то там сестра.
Когда она у меня появилась, я поняла, что двадцать начинающих уголовников — это лучше, чем одна… эмм… не знаю, какой термин корректно было бы употребить по отношению к этой особе. Ладно, выражусь так: она была прекрасный цветок непосредственности, чьё существование не омрачалось никакими раздумьями. То есть вообще.
Так что всё познаётся в сравнении…
Однако вернёмся туда, куда я, несмотря ни на какие изменения в моей жизни, продолжала неизменно возвращаться при каждом удобном случае.
С того знаменательного летнего дня, когда моя мечта пообещала мне исполниться и даже выдала десятисекундный аванс, прошло некоторое количество месяцев. В течение которых мне показалось, что мечта забыла про свои обещания.
Как вдруг…
Однажды осенью… Уже достаточно поздней. (Вспоминая события того дня, я заодно вспоминаю унылую серость голых мокрых деревьев и грязных обочин.) Я куда-то шла по самой длинной «улице» ипподрома: той, которая подковой опоясывала весь конюшенный городок.
Вероятнее всего, мой трудовой день был окончен. Поскольку, в противном случае, что я делала так далеко от рабочего места?
Поэтому я думаю, что шла домой.
Проходя мимо одной из конюшен, я увидела перед ней толпу подростков цивильного вида. Перед толпой стояла пожилая тётенька — не то экскурсовод, не то классный руководитель. Рядом с тётенькой такая же конюшенная девочка, как и я, держала под уздцы осёдланную лошадку. Лошадка — невысокая гнедая кобылка — скучала или вовсе спала.
Я подошла поближе. Вид пустого седла вот уже больше года действовал на меня как магнит. Приблизившись к группе, я остановилась на некотором расстоянии. Тётенька что-то объясняла ребятам. Потом она обратилась к девочке, державшей лошадку, с какой-то просьбой: слов я на таком расстоянии не слышала.
Девочка послушно перешла к левому плечу лошадки. Собрала повод и попыталась вдеть ногу в стремя. Нога не дотягивалась: носок сапога чиркал по железу, и девочка начинала всё снова.
Я тихо возмутилась: и вот такой неумехе доверили лошадь?! Она не знает, что если уж у тебя настолько плохо с физподготовкой, что ты не можешь задрать ногу выше, чем на две ступеньки лестницы, то можно опустить стремя?! Интересно, как случилось так, что человек, который ничего не умеет и не знает, сейчас всё-таки, хоть и с чужой помощью (тётенька уже приготовилась подталкивать), сядет в седло, а я, которая умеет уже столько всего, а знает ещё в три раза больше, должна стоять на обочине и страдать?!
Не сдержав обуревавших меня чувств, я громко хмыкнула.
На хоре во времена моего отрочества я, может быть, и не блистала громким звуком. Но здесь вышло от души. Все повернулись ко мне.
Поскольку выражение моего хмыка было окрашено совершенно определённой эмоцией, тётенька, обидевшись и нахмурившись, спросила:
— Ты хочешь сказать, что умеешь ездить?
Я даже не успела ничего сообразить, как с удивлением услышала, что отвечаю, громко и уверенно:
— Конечно, умею!
Отлично! — тётенька посмотрела на группу. — Внимание. Сейчас эта девочка покажет нам, как правильно ездить верхом.
Народ передо мною расступился…
Сколько раз я представляла себе этот момент в своём воображении!
Собрать повод ровно вдоль шеи так, чтобы он не был натянут, но и не провисал с обеих сторон шеи лошади. Перехватить собранный повод в левую руку, захватив прядь гривы. Правой рукой проверить, затянуты ли подпруги седла — если с другой стороны никто не создаёт противовес, а подпруги не затянуты, затянуть по возможности туго. Взяться правой рукой за дужку стремени и вставить левую ногу в стремя так, чтобы стремя не провалилось под каблук, но и не соскользнуло с мыска. Взяться правой рукой за заднюю луку седла. Оттолкнуться правой ногой, одновременно подтягиваясь на левой руке. Легко подбросить себя вверх, перенести правую ногу через круп и, не плюхаясь, опуститься в седло.
Бросить стремя. Перехватить повод в правую руку. Левой рукой дотянуть подпруги. Взять оба стремени. Разобрать поводья в обе руки.
Первое исполнение теории на практике не принесло никаких неожиданностей. Мне показалось, что я уже делала это тысячу раз. Сидеть в седле оказалось невероятно удобно.
— Ну вот, а сейчас девочка покажет нам, как ездить шагом, — сказала тётенька, которая и не догадывалась о моей авантюре.
Поскольку глазеющая группа на данный момент сконцентрировалась перед лошадиной мордой, я поняла, что нужно развернуться и ехать в сторону бегового поля.
Левый повод… руки не задирать… прижать правый шенкель (шенкель — внутренняя поверхность голени)…
И ничего не случилось. Лошадка, видимо, уснула.
Я попыталась ещё раз. Ноль.
— Девочка, а ты точно умеешь ездить? — с подозрением спросила тётенька.
— Конечно! — обиделась я и, наплевав на высокую школу езды, похлопала лошадь правой пяткой по боку, одновременно потянув левый повод к собственному колену.
Тогда я ещё не была в курсе, что некоторые лошади и сами бывают не в курсе, как оно положено по правильной школе. Эта лошадь, видимо, как раз не была.
В ответ на мои неприлично-неизящные действия скучающая скотинка послушно развернулась и побрела вперёд, глухо шлёпая неподкованными копытами по осенним лужам.
Тётенька и толпа подростков осталась позади. Всё осталось позади. Под хмурым осенним небом, под голыми ветками мокрых деревьев, в шуме ветра, разбавленном карканьем ворон и далёким гулом беговых трибун, мы с лошадкой остались одни.
Проехав шагов двадцать, я с сожалением подумала, что нужно возвращаться. Заставив лошадку повернуть (поворот не должен быть резким, дабы не повредить лошади плечи; поворачивать следует, делая полувольт (полукруг), я подъехала обратно к экскурсантам.
Оба повода ровно на себя. Центр тяжести немного сместить назад. Зафиксировать остановку обоими шенкелями.
Бросить оба стремени. Перехватив поводья в левую руку, ею же опереться на холку, правой рукой опереться на переднюю луку седла. Наклонившись вперёд, перебросить правую ногу над крупом лошади и мягко приземлиться на обе ноги.
Выполнено.
— Спасибо, — коротко кивнула тётенька, деловито забирая у меня повод, — итак, ребята, а теперь мы с вами…
Дальше я не слушала.
Потому что уже шла своей дорогой, всё ещё стараясь сохранять невозмутимо-спокойный, даже равнодушный вид, каковой, по моему тогдашнему разумению, следовало хранить после совершения всякого чуда.
