В интернете обсуждают ролик с учителем музыки, который сорвался на ребенка, унижал и кричал. Коллеги молодого человека в шоке, ведь на видео известный музыкант, талантливый пианист. Нашлись и те, кто утверждает, что все творческие личности импульсивны. Достаточно посмотреть любой фильм о спорте: тренер кричит, тренер оскорбляет, тренер растит из слабого спортсмена чемпиона. О его крике говорят с таким пиететом, как будто ради победы подопечного он пожертвовал свой костный мозг, а не голосовые связки. «Так орет! Но зато сильный учитель» — все мы хоть раз слышали похожие слова.
Я тоже в чем-то победитель и считаю, что вправе рассуждать о сильных учителях. Что я могу сказать про тренеров-хамов («они же спортсмены!»), бездарных хореографов («балет такой жестокий»), музыкантов, которые унижают и бьют по рукам («эмоциональные творческие люди»)? Только то, что не так… совсем не так должны учить ваших детей!
Разбудите меня ночью, и я смогу вскочить и бить дробь. Я много лет не занимаюсь испанскими танцами, но я бью дроби в метро, когда мне скучно, в больнице, когда нервничаю, и в длинных очередях, потому что это было так же естественно, как дышать, — бить дробь. Голос Любови Кузнецовой, нашего замечательного покойного преподавателя фламенко, отсчитывающий ритм «рьям, та пи та», до сих пор у меня в ушах со всеми интонациями. Наш коллектив назывался «Primavera», что значит «весна». Именно такие ассоциации остались в моих детских воспоминаниях об уроках танца — весна, молодость, любовь и счастье.
Я помню, как танцевать все четыре Севильяноса, а я 20 лет не танцую Севильянос. У этого длинного танца четыре части с похожими, но одновременно различающимися сложными элементами. Помню Тангос, дайте мне кастаньеты — я и на них вам сыграю.
Она ни разу не повысила на нас голос, наша преподавательница, которую знали в мире испанских танцев в России и за рубежом. Когда она злилась, то переходила на шепот, и мы готовы были заплакать… Потому что боялись. Боялись огорчить ее!
Она рассказывала нам о детях Испании, которые после войны никогда уже не увидели своих родителей, и мы вместе плакали над этими историями. Она давала нам почитать захватывающие книги про любовь, которую мы узнали позже, чтобы мы поняли, о чем это «тангос». Она переводила тексты испанских песен, под которые мы танцевали, я очень хорошо помню одну из них. Эта песня казалась мне скучной, танец сложным и сдержанным. Мы задержались после репетиции. «Знаете, что там поется? О чем эти слова? Я переведу: “вы — соль земли”. Зрителю кажется, что вы почти не двигаетесь с места, но эта дробь сложнее всех тех, которые мы учили до сих пор. И вы знаете это. Вы должны передать вашу внутреннюю силу. Показать, какой труд стоит за этой почти незаметной красотой». Она ездила для нас за веерами в Испанию. В Москве тогда продавались только дешевые китайские. Она взяла свои сбережения и полетела, чтобы привезти нам настоящие платья и веера. А еще на первое выступление мы принесли цветы ей, а она — нам: «Теперь вы артисты».
Мы были лауреатами международных конкурсов, монстры-универсалы, у нас была растяжка гимнасток и база из классической хореографии, но главное — мы любили этот танец, потому что, когда мы бежали в зал, у нас пела душа. Там я узнала, что душа умеет петь, танцевать и даже летать, если дать ей крылья.
У меня навсегда с тех пор любовь к танцу.
Я дружила с девочкой из другого коллектива, и она рассказывала (конечно, с восторгом), как на них кричат, швыряются туфлями, лишают выступлений и места на сцене за малейшую провинность. Сегодня я знаю о жизни чуть больше, чем тогда, и могу найти слова, которых не сказала прежде: тот, кто унижает вашего ребенка может обладать миллионом кубков и наград, но он все равно ничего не знает ни о спорте, ни о музыке, ни о настоящих победах.
