В каком случае мы можем считать себя «достаточно хорошими родителями»: когда в результате нашего воспитания ребенок получает пятерки и занимает первые места, или когда занятия ему в радость, даже если достижениями он не блещет? Как найти золотую середину между принуждением к успехам и потаканием лени? Об этом мы беседуем с практикующим психологом, гештальт-консультантом, ведущим медиажурнала о психотерапии «Я есть!» Андреем Юдиным.
Андрей, немало родителей ориентированы на достижения детей. Им важно, чтобы ребенок все успевал не хуже других, а желательно — обгонял их по всем статьям. Вначале они гордятся тем, что ребенок рано начал держать головку, сидеть, стоять, ходить, потом хотят от него только отличных оценок, спортивных побед, знания трех иностранных языков. Такие родители обычно убеждены, что желают ребенку добра и все делают в его интересах. А каково на самом деле ребенку расти в таких условиях, чем для него это чревато в будущем?
Стиль воспитания, основанный на самоутверждении родителя за счет достижений ребенка, является одним из самых травматогенных из всех возможных вариантов. Специфика этого стиля в том, что он убивает в ребенке личность, как бы «выжигает» ее изнутри, практически не оставляя никаких внешних следов для стороннего наблюдателя. А глубина выжигания зависит исключительно от болезненного энтузиазма родителя-инициатора.
При таком стиле воспитания насилие над ребенком (и, соответственно, наносимый психике вред) складывается из двух основных составляющих.
Первая — это насилие, состоящее в давлении на ребенка: принуждении его к деятельности, к которой у него нет достаточного интереса или таланта, накручивании на нужные родителю безумные результаты, запугивание, — в общем, все то, чему любой здоровый ребенок будет сопротивляться до последнего, пока его воля не будет сломлена окончательно. Родители обычно описывают это так: «Конечно, у нас все только с криками и слезами, но зато занял первое место…». По своему воздействию этот вид насилия не самый страшный. Если, применяя его, родитель в то же время любит ребенка, способен выносить его тяжелые ответные чувства, имеет некоторое чувство меры, и, что бывает очень важно, если в кругу общения ребенка есть взрослые, которые его понимают и могут морально поддержать, — то с этим видом насилия ребенок может справиться относительно успешно.
Второй вид насилия куда более страшен: он состоит в запрете сопротивляться первому виду насилия, а именно — проявлять ответные чувства. Запрет пререкаться, когда принуждают к бессмысленной неинтересной деятельности. Запрет плакать и грустить, когда больно, обидно, когда несправедливо наорали, унизили, ткнули в больное. Запрет озвучивать очевидное, а именно то, что родителю в сложившейся ситуации плевать на интересы ребенка, и он просто использует его для компенсации собственной низкой самооценки. По сути, ребенку постепенно внушается мысль о том, что родитель хочет для него только блага, делает все для него, а он, в силу какой-то чудовищной неблагодарности, никак не хочет это оценить. Когда ребенку запрещено внешне проявлять свои настоящие тяжелые чувства, которые у него неминуемо возникают в ответ на насилие, то не выпущенный вовремя пар начинает выжигать и разрывать его изнутри, а это наносит психике уже намного более серьезный вред.
Долгосрочные плоды такого стиля воспитания состоят в том, что ребенок постепенно отказывается от своего настоящего Я, которое не смог полюбить родитель, и «выращивает» для родителя другое, более удобное Я, за которое его не будут бить, стыдить и унижать, которое всего достигнет и ни в коем случае никого не расстроит. Ребенок, выросший в таких условиях, даже при наличии экстраординарных достижений будет с высокой вероятностью переживать невыносимую пустоту и бессмысленность жизни, собственную никчемность, холодность, отстраненность и непонимание других людей. Вполне возможно, что, следуя детскому сценарию, он будет долго и безуспешно пытаться компенсировать это своими достижениями, а когда разочаруется в этом способе — может взяться за своих детей. Если перевести это на психологический язык, наиболее частой расплатой за попытки вырастить маленького Моцарта являются тяжелые неврозы, трудноизлечимые нарциссические травмы, различные личностные расстройства и депрессии, чаще всего начинающиеся уже в юношеском или раннем взрослом возрасте.
Как вовремя распознать подлинные таланты и склонности ребенка? Так, чтобы отдать его в те кружки и школы, где ему интересно и где он развивается? Как отличить желания ребенка от нереализованных мечтаний родителей?
Здесь все относительно просто: нужно следовать за интересом самого ребенка. Ребенок всегда будет развиваться там, где интересно ему самому. Задача родителя — давать ребенку возможность прикасаться к самым разным профессиям, знакомить его с различными видами человеческой деятельности. Например, пианистка Юджа Ванг (одна из лучших и самых востребованных в мире) впервые ощутила интерес к классической музыке, когда в детстве оказалась с матерью-танцовщицей на репетиции оркестра. Но в раннем возрасте интересы и таланты раскрываются у очень малой доли детей: если этого не происходит, никакой объем насилия не позволит выбить из ребенка столь сладостную для самооценки родителя гениальность. В большинстве случаев насилием удается добиться лишь посредственных результатов, причем ценой огромного вреда для психики ребенка и будущих отношений с ним.
Что касается второго вопроса, то здесь вроде бы напрашивается аналогичный ответ: о желании ребенка нужно спросить самого ребенка. Но тут есть одна лазейка, к которой прибегают родители-«достигаторы» и которую они очень не любят признавать. Дело в том, что после определенного периода принуждения и эмоционального насилия ребенок часто теряет надежду отстоять свою свободу и перестает сопротивляться. В этом случае родителю может казаться, что ребенок продолжает заниматься по своей инициативе — и во многих случаях сам ребенок будет готов ему это подтвердить. Именно поэтому критерий «да он сам хочет» — вовсе не критерий. Более точный критерий — это степень радости ребенка по поводу занятия. Если занятия большую часть времени сопровождаются криками, слезами и подавленным настроением, речь точно идет о насилии над ребенком, независимо от того, что он сам говорит по этому поводу. Если же занятия большую часть времени приносят ребенку радость, а родитель лишь поддерживает его на выбранном пути (пусть иногда и с элементами строгости) — вероятнее всего, беспокоиться не о чем.
Как развить у ребенка навыки общения? Нужно ли отдавать его в тот или иной детский коллектив специально для того, чтобы он там учился общаться со сверстниками?
Если ребенок психически здоров, не имеет задержек эмоционального и интеллектуального развития и не находится в условиях социальной изоляции, то есть, время от времени взаимодействует с разными взрослыми и детьми помимо родителей, — все навыки общения у него выработаются автоматически. Задача обычных (а не коррекционных) детских коллективов — например, детского сада — не в том, чтобы вырабатывать навыки общения, а в том, чтобы куда-то девать ребенка, пока родитель занимается своими делами. За свою жизнь я встречал немало людей, которые вообще не посещали детский сад, но не стали при этом асоциальными маугли. Однако следует отметить, что, будучи уже в более-менее сознательном дошкольном возрасте, все они так или иначе взаимодействовали с другими детьми разных возрастов — дома, во дворе, в кружках, в гостях и т. д.
В целом я не имею ничего против людей, которые по необходимости отдают детей в детский сад, но всегда немного удивляюсь, когда родители искренне верят, будто делают это для блага ребенка. У множества взрослых людей есть психологические травмы, связанные с детским садом, я слышал десятки историй про невыносимые чувства покинутости, предательства, сам видел детские слезы и крики «мама, не бросай меня!». Чего я действительно никогда не слышал, так это чтобы кто-то сказал: «Боже, какое счастье, что я ходил в детский сад!»
Беседовала Ольга Гуманова
Читайте также: «Мне жаль детей, которых с рождения водят в развивающие центры»
