С тех пор, как дети начали появляться на свет при помощи кесарева сечения, не утихают споры — отличаются ли рождённые этим способом дети от тех, что рождены естественным путём, и как отличается (если отличается) любовь и отношение мамы к такому ребёнку.
Перинатальный психолог Станислав Гроф, изучавший состояние психики ребенка в родах и после, выделил несколько матриц, соответствующих четырем этапам в родах для ребенка. В зависимости от того, как рождающийся на свет младенец проходит тот или иной этап родов, по мнению Грофа, закладывается и обозначается поведение ребенка в его взрослой жизни.
Например, поведение в период схваток, когда место, в котором ребенок спокойно находился до этого, начинает сжиматься и выталкивать его, а выход еще не открыт, может спрогнозировать реакцию человека во взрослом возрасте на изменение ситуации вокруг: кто-то группируется и начинает искать выход, а кто-то всеми силами старается вернуть прежнюю стабильность и не желает принимать изменения. Так что же будет, если определенные этапы родов будут пропущены ребенком во время операции? Гроф считает, что кесарево сечение, преждевременные роды — это сильнейший стресс для ребенка, который потом негативно отразится на психике и физиологии ребенка.
***
Но если все положения о матрицах в значительной степени являются гипотезой, хоть и получили некоторые подтверждения, то состояние женщины во время естественных родов и кесарева сечения изучены более основательно. В народе бытует мнение, что та, что не прошла родовые муки — схватки, а потом период потуг, — не сможет любить своего ребёнка полно и самоотверженно. Так ли это?
Медицинские исследования четко отмечают: при естественном родоразрешении у женщин активно работают те участки головного мозга, которые отвечают за формирование эмпатии. При кесаревом же активация этих участков мозга выражена значительно меньше. Мишель Оден, пожалуй, самый известный врач-акушер современности, исследователь и сторонник естественных родов, считает, что кесарево может существенно нарушать формирование материнского поведения женщины, ее привязанности к ребенку.
Людмила Петрановская в своей книге «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» отмечает: «Не менее важен в первые часы после рождения тактильный контакт младенца с матерью, причем не только для него, но и для нее. Ведь тело и психика матери тоже заточены природой на то, чтобы заботиться о ребенке. Ее грудь наполняется молоком, и если не приложить к ней ребенка, набухает и болит. Ее растянутая и кровоточащая после родов матка сокращается и быстрее заживает в ответ на сосание младенца.
Матери нужно слышать дыхание ребенка, чувствовать его кожей, нюхать, целовать, это доставляет удовольствие и приносит успокоение. Если ребенка отделяют от матери, ей неспокойно, она не находит себе места, ее мучают тревожные фантазии о том, что с ним что-то случится, что его украдут, подменят, что он заболеет, умрет. Она хочет быть с ним, все ее мысли и чувства — о ребенке, она достаточно легко просыпается на его зов, даже если утомлена родами.
Есть даже гипотеза, что такое тяжелое расстройство психики, как послеродовая депрессия, связано с практикой отделения новорожденного от матери после родов ради отдыха женщины или для медицинской помощи ребенку. Если мать лишена возможности держать ребенка у груди, смотреть на него, вдыхать его запах, глубинные, инстинктивные слои ее психики трактуют это как гибель малыша. Ты родила, но его нет — значит, ребенок умер».
***
Да, врачи и психологи считают, что роды путем кесарева сечения и последующая сепарация мамы и малыша могут не самым лучшим образом отразиться на формировании привязанности. Но не стоит ставить крест на себе как на матери, только потому что в родах что-то пошло не так (и было экстренное кесарево) или врачи назначили маме операцию по медицинским показаниям (плановое кесарево). Роды — всего лишь один из этапов на долгом совместном пути мамы и ребенка и то, что не получилось на нем, можно будет восполнить на следующих.
***
Один из главных гормонов, участвующих в родах, — окситоцин. Он вырабатывается естественным путем и запускает процесс родов. Именно поэтому Мишель Оден против капельниц с искусственным окситоцином без показаний — организмы женщины и ребенка должны работать сами над процессом родов, поддержка и стимуляция извне не нужны и даже вредят. Потом, уже после рождения, окситоцин выделяется при прикладывании младенца к груди, вызывая сокращения матки и налаживая восстановление организма женщины после родов. И все тот же окситоцин вызывает чувство удовлетворения, снижения тревоги и чувство спокойствия.
Но если не будет рядом с мамой ребенка, запускающего этот химический процесс, то восстановление будет дольше и сложней. А значит, не только новорожденному и беспомощному младенцу нужна мама, но и он ей — чтобы помогать ей придти в себя, чтобы не возникало этого чувства оторванности и депрессии у мамы. В этом поможет совместный сон, максимальная близость с ребенком, грудное вскармливание, частый тактильный контакт.
***
Для мам, прошедших через кесарево, все усложняется тем, что это полостная операция, все переносят ее по-разному: кто-то легче, кто-то сложнее. Но даже те, кто переносят относительно легко, помнят первый раз, когда пытаешься встать после кровати, только отойдя от наркоза, а также первую попытку принять душ/одеться, поесть. А теперь представьте, если на руках еще и ребенок!
После экстренного кесарева сечения (а оно у меня было после 16 часов адских схваток) мне показали ребенка мельком (дотронулись ножкой до лица) и унесли на 12 часов. А я осталась лежать на операционном столе в полубреду, пусть и под местным наркозом, но все равно почти ничего не соображая. Потом были несколько часов в реанимации, которые я помню плохо, ночь в палате, которую я не помню вообще, и вот, в 6 утра, долгожданная встреча.
Первое, что я почувствовала, когда увидела наконец лицо малышки — вину. За то, что не получилось родить «правильно», за то, что она провела первую ночь «снаружи» в пластиковой каталке в детском отделении, за то, что ее накормили смесью, возможно, она кричала и никто к ней не подходил. Я хотела ее забрать сразу же и больше не отдавать врачам, но все осложнилось переливанием крови мне, невозможностью держать ребенка на руках, так как сама я не могла ровно стоять, а дочь весила 4 кг (снова привет детское отделение!).
Никакого грудного вскармливания с самого рождения у нас тоже не вышло из-за антибиотиков, которые капали мне, а значит — смесь, молокоотсос, вставать ночью по будильнику. Вина, отчаяние, слезы, перемены настроения, неутешительные прогнозы для меня в плане здоровья и отсутствие физической поддержки от родных (мы больше недели провели в роддоме) — вот основное, что я запомнила из того периода.
Это все абсолютно не соответствовало той картинке, которая сложилась у меня еще в беременность: только родившая, отмучившаяся я прижимаю к себе счастливо сопящего младенца, у меня ничего не болит и меня переполняет эйфория. В жизни же все было через боль, страх, отчаяние. И когда мне знакомая написала поздравления и осторожно спросила про отношение к ребенку в свете кесарева, я впервые начала думать именно об этом: а что я чувствую к дочери?
Если отвлечься от смены подгузников, кормлений, ношения на руках и прочих несомненных атрибутов любви, выражаемых через действие, никакой волны, сшибающей с ног, переливающейся через край, не было. Но удивительное дело — с каждым нашим днем, проведенным вместе, чувство любви и привязанности, пусть довольно хилое, забиваемое болезненными осложнениями, больничными реалиями, росло и медленно и постепенно захватывало мое сознание, как только оттуда уходила боль от операции и отчаяние от того, что все произошло именно так — кесарево, шрам, осложнения, боль.
После возвращения домой на меня периодически нападало отчаяние, находить те самые тепло-восторженные чувства в сердце стало куда сложнее. Но тут уже природа распорядилась очень мудро — подрастающий ребенок все меньше спит, начинает гулить, улыбаться, отличает четко мамино лицо, а уж на эти вещи невозможно не реагировать.
Ну и организм медленно восстанавливался, поэтому я старалась максимально близко быть к ребенку — мы все-таки наладили грудное вскармливание, поборов категорические запреты врачей, спали вместе, а дочь поддержала меня в моих начинаниях, полностью отказавшись от коляски и признавая только долгие прогулки в слинге. Сейчас, спустя полтора года, я уверена — если бы тогда все прошло иначе, роды были бы быстрыми и легкими, чувство к дочери было бы у меня неизменно. Я не любила бы ее сейчас меньше или больше, крепче или слабее.
