Тихо-тихо, практически незаметно прошла задворками бурлящей сетевой жизни сбивающая с ног новость: в Липецкой области мужчина изнасиловал пятилетнюю приемную дочь. Девочка скончалась.
И большинство бы из нас просто в очередной раз поскрипело зубами и ограничилось бы душевным «вот урод», если бы не один факт: насильник (предполагаемый — следствие все еще ведется, хотя мужчина уже дал признательные показания — прим. ред.) прислуживал алтарником в местной церкви. Православной церкви. То есть как бы был православным. И семья считалась образцово-показательной: многодетные, верующие, взяли приемного ребенка… Эти обстоятельства позволили некоторым агентствам , как принято в таких случаях, раздуть сенсацию: работник РПЦ оказался педофилом, причем кое-где его даже поспешили обозвать дьяконом.
Не буду лукавить: то, что человек, судя по всему, совершивший такое ужасное преступление, оказался причастным к родной Церкви, усиливает болевой эффект от трагедии. Многие из православных попытались найти опровержение, но тщетно: настоятель храма подтвердил, что преступник был у него алтарником. И в который раз вновь и вновь задаешь себе вопрос: почему так происходит? Почему в церковной среде много странных людей, не имеющих никакого отношения к христианству, преступников, психопатов, мерзавцев? Как они проникают в церковную среду? А главное — зачем?
Зачем мы идем в религию? Почему все это так называемое «духовное возрождение» оказалось фикцией? Почему у нас и в нас ничего не меняется? Ну вот разве что храмы открыли…
На самом деле большинство людей прибегают к религии не ради каких-то возвышенных целей вроде вечных блаженств, а по вполне земным причинам, никак не связанным с духовностью: выйду замуж; поступлю в институт; о, а это я еще не пробовал; я докажу, что я права; меня здесь пожалеют; сын перестанет пить. В Церковь идут женщины, ищущие жесткой руки, которая их смиряла бы; мужчины, которые ищут женщин, желающих, чтобы их смиряли; те, кто хочет власти над людьми и почитания; те, кто в лице священника ищет себе ласкового папочку… И очень многие идут в Церковь за тем, что в просторечии называется «самоутверждение».
Церковь после легализации получила огромный приток людей, желающих подкрепить свои жизненные позиции цитатами из Писания и Святых отцов. Они идут в Церковь не для того, чтобы измениться, а чтобы лишний раз утвердиться в своей правоте, научиться вовремя и к месту приводить соответствующую цитату. Чтобы именем Господа оправдать свой грех. Поэтому так мало людей меняется после обращения к вере — перед ними изначально стояли другие цели.
Вопиющий случай, и точно знаю, что не единичный: верующий брат взял у сестры в долг пару миллионов, а когда спустя год ему напомнили о долге, бесцеремонно заявил, что «давши в долг, назад не спрашивают». Причем человек не вчера пришел в Церковь, верующий уже много лет.
Знакомая по приходу вышла за «настоящего православного», а спустя три года отчим стал проявлять отнюдь не родительский интерес к 12-летней падчерице, и вера не помешала.
Православная мать лупит плеткой двухлетнего сына за каждую провинность, а потом за шкирку подводит его к иконам: «Кайся! Ты — грешник!» А уж про православных мужчин, бьющих жен, и православных женщин, заводящих «духовных любовников», можно рассказывать бесконечно. Вот как, спрашивается, все эти люди умещают в своих головах такое непотребство и Евангельское учение?
Два явления в православной среде в большой мере способствуют процветанию подобных «экземпляров»: наша неготовность принимать самих себя, православных, такими, какие мы есть, и наша манера молчать, наблюдая беззаконие.
Нам очень тяжело принимать тот факт, что среди наших единоверцев встречаются отморозки. Привыкнув считать свою веру лучшей в мире и самой правильной (ну а как иначе, она же право-славная), мы с трудом миримся с такими эпизодами, ведь их не должно быть по определению, ведь мы же православные.
Отрицание — способ психологической защиты, который неосознанно применяется людьми, когда они не могут согласиться с каким-либо фактом. Нарисовав образ идеальной Церкви, мы очень болезненно воспринимаем все, что может хоть как-то подточить эту иллюзию. Поэтому тех, кто осмеливается говорит о негативе внутри Церкви, тут же объявляют масонами, сексотами, засланными казачками, врагами православия. Легче отрицать реальность, чем согласиться с тем, что у твоего колосса глиняные ноги.
Когда на «Матронах» вышла статья об узбекском мальчике Умарали, то по следам комментариев главный редактор Юлия-Маргарита Поляк написала: «Мы еще не готовы». А я напишу: мы вообще не готовы к таким ситуациям. К тому, что происходит не только с таджикскими мальчиками, но и русскими девочками. В случае с Умарали было проще (как бы чудовищно это ни звучало) — мальчик хоть и мальчик, и его тоже жалко, но он не свой, он чужак. И в случае с «кровавой няней» все предельно ясно — вот враг, вот жертва. Она — чужая.
А вот девочка Лида — самая что ни на есть своя, и тот, кто, по данным следствия, убил ее, тоже самый что ни на есть свой, да еще и в квадрате — русский и православный. Наш. Который оказался врагом. И нам очень тяжело негодовать, потому что, выходит, негодовать мы будем на своего же брата по вере, а не на какую-то злобную тетку из органов опеки и не на чужестранку с поехавшей крышей. А мы не готовы.
И как понять, где осуждение, а где неосуждение? И как такое покрывать и прощать? А, главное, как нам с этим жить? С тем, что среди православных есть вот такие моральные уроды, как отвечать на вопрос неверующей подруги «почему?», когда ты и сама не знаешь, почему, и где на это «почему» искать ответ.
Благое молчание — бич православного общества. Как стандартно развивается ситуация, когда всплывают сведения о недопустимых, преступных моментах поведения со стороны православного? Вместо того чтобы дать справедливую оценку его действиям, большинство начинает играться в благочестие: «Не судите его, его Бог осудит!» «Его надо пожалеть!» «За него надо молиться!» «Надо покрыть его грех!»
Мы привыкли «покрывать грех» и «прощать», часто не понимая, что покрываем преступников и прощением развязываем руки чудовищам. Не превратились ли мы со своей боязнью осудить в православных амёб, боящихся продемонстрировать свое отношение к подобным вещам, сказать жесткое нет? Вместо того чтобы остановить лжеца, насильника, вора, любодея, мы благочестиво отводим глаза и делаем вид, что нас это не касается — как бы не впасть в грех осуждения.
Соседи преступников говорят, что приемная мать Лиды жестоко обращалась с ней, в частности, девочка частенько получала подзатыльники. Пока еще неизвестно, подвергались ли остальные дети такому же методу воспитания или «повезло» только Лиде. Однако известно, что оба родителя перед финальным аккордом несколько дней избивали девочку палками и скакалкой.
Вполне возможно, оба они находили себе оправдание в Библии. Скорее всего, оба будут признаны психически здоровыми, я не верю в то, что так удачно подобрались двое сумасшедших, ибо еще классик сказал, что только гриппом все вместе болеют, а с ума по одиночке сходят. Это значит, что они оба отдавали отчет в своих действиях и их религиозные убеждения не мешали им избивать ребенка. И очень хорошо можно себе представить, что этот с позволения сказать «отец» приходил на исповедь и каялся в грехе рукоприкладства, а затем шел домой — продолжать, а на следующую исповедь являлся опять: «Простите, батюшка, не удержался…»
А может, он и вовсе не считал избиение ребенка грехом и никогда и не говорил об этом священнику. В Библии же написано, что нужно — значит, не грех. И окружающие дружно молчали, боясь вмешаться. Зато потом, когда все случилось, всех сразу охватил праведный гнев и все сразу начали говорить, что за православной личиной скрывался подонок. И все про это знали, но молчали!
Мы столько лет как с писаным яйцом носились с лозунгом «истина только в православии!», что, кажется, уверовали в собственную непогрешимость. Но ведь истинность религиозных догматов не наделяет никого из нас лично ореолом безгрешности, иммунитетом к греху, да и в истории нашей родной Церкви хватает событий, о которых не очень хочется говорить и которые трудно объяснить с точки зрения православия.
Мы так много говорим о православии, что вместо конкретных людей с их конкретными бедами видим просто молящуюся массу. Нам пора научиться давать оценку действиям людей, пора отойти от фальшивого благочестия, перестать отводить глаза в сторону от неблаговидных поступков наших братьев по вере. Мы должны называть вещи своими именами, избегая обтекаемых фраз и псевдоблагочестивых установок.
Есть поговорка — у Бога нет рук, кроме твоих. Злу надо давать отпор, иначе оно поборет нас. Пока дойдет до Божьего суда, преступник сотворит столько зла, что как бы нам самим, призывавшим «пожалеть и не осудить», не оказаться с ним рядышком в геене огненной — за то, что не остановили, промолчали из боязни потерять благочестивый вид.
Я хочу осуждения для убийцы Лиды. Я не хочу его покрывать и ждать, пока его осудит Бог.
